Петр
(Мартину)
Дай руку. Ты приходишь к нам, как ангел,
Несущий радость.
Мартин
Я — смиренный грешник,
А радость — от небес, и да не будет
Вотще она.
Карл
Латинянин отважный,
Что видел ты, где шел, какие встретил
Опасности, поведай.
Мартин
Указал мне
Туда, где стан твой, Лев — и я пошел
Через прекрасный край, — в нем лангобарды
Теперь гнездятся, имя дав стране; {38}
По городам и весям там я видел
Одних латинян, а из нечестивых
Твоих и наших супостатов нету
Там никого, кроме надменных жен,
И матерей, и мальчиков, — они
Лишь учатся владеть мечом, — и старцев,
Оставленных стеречь рабов на пашне,
Подобных редким пастухам в отаре плотной.
Так я дошел до Кьюзы; там столпилось
Все племя, чтобы всех одним ударом
Десницы сокрушил ты.
Карл
В самом стане
Ты был? Каков он? Что враги готовят?
Мартин
С той стороны, что на Италию смотрит,
Ни рва, ни частокола, ни порядка
В расположеньях: встали как попало,
И лишь сюда глядят, откуда ждут
Тебя со страхом. Было невозможно
К тебе идти сквозь лагерь прямиком,
Да я и не пытался: как стеною
Та сторона защищена, меня бы
Сто раз приметили — по подбородку
Обритому, по волосам коротким,
По платью, облику, латинской речи.
Чужак и враг, погиб бы я без пользы,
А не увидевши тебя, вернуться
Мне было б горше смерти. Я подумал,
Что долгожданный избавитель Карл
Стоит неподалеку, и дорогу
Решил искать — и отыскал.
Карл
Но как
Узнал ты путь — а враг о нем не знает?
Мартин
Бог вел меня, бог ослепил их. Вышел
Из стана незаметно я, вернулся
Дорогой прежней, а уж после взял
На полночь, влево. {39} Хоженые тропы
Оставив, в темную теснину я
Стал углубляться, но по ней чем дальше
Я шел, тем шире расступались горы,
Очам открыв просторную долину,
С лачугами, с бродящими стадами, —
Приют людей, последний пред пустыней.
У пастуха я попросил ночлега
И на мохнатой ночь провел овчине,
А поутру допытываться стал,
Как в землю франков мне пройти.
Пастух ответил:
За этими горами — снова горы,
За теми — горы вновь, а франкский край
Далеко, и дороги нет туда —
Лишь сотни гор, крутых, кремнистых, страшных,
Где если кто живет, так только духи,
А человеку их не перейти. —
Путей у бога больше, чем у смертных, —
Ответил я, — меня же бог послал. —
Пусть бог тебе поможет, — он ответил,
Взял хлеба из запаса, сколько в силах
Паломник унести, и мне на плечи
Взвалил мешок. Я попросил награды
Ему у неба и пустился в путь.
Минув долину, на хребет взошел я
И, упованья возложив на бога,
Перевалил за гребень. Здесь не видно было
Людских следов среди огромных елей,
Безвестных рек, ущелий бездорожных;
Молчало все, лишь звук моих шагов
Я слышал, да порой — потока грохот,
Крик сокола иль шум орлиных крыл,
Когда из горного гнезда поутру
Орел взлетал над головой моею,
Иль треск сосновых шишек, разогретых
Полдневным солнцем. Так я шел три дня,
Три ночи спал в корнях деревьев старых
Или в ложбинах. Солнце мне вожатым
Служило: с ним вставал я, вслед за ним
Я странствовал — на запад, все на запад.
Но, из долин все в новые долины
Переходя, я сомневаться начал;
А если вдруг доступной крутизны
Я склон встречал и на него взбирался,
С горы я зрел вокруг и впереди
Другие горы, выше, круче; снегом
Белели от вершины до подножья
Одни, шатрам подобны островерхим,
Другие были словно из железа,
И все стеной вставали. Третий день
Клонился к вечеру, когда увидел
Я гору: головою возносилась
Она средь всех, но сплошь был зелен склон
И дерева вершину увенчали.
К ней поспешил я. То был склон восточный
Горы, чей скат, на запад обращенный,
Твой лагерь осеняет, государь.
Был у подножья я застигнут тьмою:
Мне ложем были скользкие, сухие
Иголки, изголовьем — старый ствол
Огромной ели. Светлою надеждой
Я был разбужен на заре и, свежих
Исполнен сил, стал подниматься. Чуть лишь
Достиг вершины я, как издалека
Ударил в уши мне внезапный гул,
Невнятный, но немолчный. Неподвижно
Стоял и слушал я: то не было паденье
Воды, прорвавшей скалы, не был ветер
Рассветный, обегающий верхушки
Лесов нагорных, — нет, живые люди,
Их говор, их шаги и суета
Их дел, их бурное вдали движенье
Производили этот шум неясный.
Я шаг прибавил. Трепетало сердце.
Король! На той гряде — ее вершина
Нам видится и длинною, и тонкой,
Как острие вонзающейся в небо
Секиры, — плоские лежат поляны,
Поросшие нетоптаной травой.
По ним я срезал путь — и с каждым мигом
Гул приближался; я конец пути
Стремглав пронесся, края плоскогорья
Достиг, взглянул в долину… Что ж узрел я?
Израиля палатки, вожделенный
Иакова шатер! {40} — Простершись ниц,
Я возблагодарил творца и тотчас
Спустился вниз.