Т е р е ш к о. Не, не получается — развороту нету. Во дворе надо.
С ы р о д о е в. Потом, потом. Ладно уж…
К о м е н д а н т (окинув взглядом старосту). Ты есть дикий человек. Ты есть джунгли-человек.
Т е р е ш к о. Лишь бы человек, а ето все… пущай себе и дикий.
К о м е н д а н т. Ты теперь опьять пастух. Только не швини, коровы, а люди. На русски люди ты есть пастух. Можешь пугать, можешь стрелять. Ты — дикий бог, царь. Абер порядок есть порядок. Новый. Новый порядок делал тебя царь деревни, бог деревни. Дикий люди, дикий бог, дикий царь.
П о л и н а. И дикий порядок. Какой староста, такой и порядок.
К о м е н д а н т (готов рассердиться). Ты, староста, должен учить свою бабу этой штука. (Показывает на кнут.) Карашо обучить на толстый зад.
Т е р е ш к о. Ето уж не сомневайтесь. Будет! (Жене.) Ну, ты, кыш отсюдова. Коли что — позову. Пошла вон. (Выпроваживает.)
Надя, ошпарив кипятком нож, вилки, ложки, подает их на стол и уходит. Немец, полицай и Терешко садятся.
С ы р о д о е в. Ну так наливай, что ли…
Т е р е ш к о. Да вы сами будьте хозяином, товарищ начальник.
С ы р о д о е в. Я тебе дам «товарищ»! Рыло суконное!
Т е р е ш к о. Тьфу, тьфу, тьфу… Забываюсь… Господин начальник, ну простите, въелось…
К о м е н д а н т (поднимает стакан). Эй, будь здоров! Верно надо слюжить германски армия. Ферштеен?
И все выпили. По полному стакану. Все трое один другого стоят. А Сыродоев, так тот просто вылил стакан самогона прямо в горло, как в голенище.
Т е р е ш к о. Конечно, ферштеен. А то как же? Вот скажи ты, а? Как бывает. Сегодня утром я один был человек, а сейчас — иной. И вроде бы тот же, а не тот, все же другой. Вот поставили вы меня старостой, и иду я по улице… И что ты думаешь? Ничего не случилось? Не-е, брат! И улица стала поуже, и хаты стали пониже, и са-ам я будто бы раза в два подрос. А? Вот, брат, что значит власти нюхнуть. А люди как ко мне? И люди другими стали. И когда они успели пронюхать? А? Вышел я на улицу, оттуда, со школы, и — одни уже… хи-хи-хи… кепочку ломают, а другие — косятся. Отчего? От зависти, дорогие мои паны!
С ы р о д о е в. Думаешь, от зависти? Может, советским духом пропитаны и потому косятся.
Т е р е ш к о. Не-е, я своих знаю. От зависти! Тут не один я охотник стать старостой. Только кукиш им! Я ведь ни членом еще никаким, ни депутатом, ни делегатом не был. Только пастухом. Э-эх! Тяпнем еще по чарочке! Шандарахнем за меня, за старосту! Только, господин начальник, глядите, тут некоторые могут от зависти попытаться спихнуть меня, так вы уж не покидайте меня без подпорки. А я уж буду стараться. Эхма! Шандарахнем! (Пьет до дна.)
С ы р о д о е в. Ну, добре, добре. Будь здоров.
Пьет и немец, а потом все трое налегают на закуску.
Т е р е ш к о. Да разве думалось кому, разве снилось, чтобы я такой… (Жест двумя руками вниз, жест, долженствующий выражать никчемность.) Терешко-пастух, и выбьюсь в начальство! Ну ужо и погуляю! Э-э-эх, и попью я теперь на дурницу. А што? Можно?
С ы р о д о е в. Пей, да разум не теряй. Х-х, как ты расклеился.
Т е р е ш к о. Наоборот! Склеился! Спаялся! Да так спаялся, что…
К о м е н д а н т. Он что? Он есть пьяный?
Т е р е ш к о. Я есть не пьяный! Я есть веселый. Я есть гордый… как орел! Я — староста! Гвоздь!.. Стоп! Стоп-стоп! Я должен сказать вам… доклад, речь, лекцию. (Сам себе удивляется.) Потянуло меня на речу, на вы-ступ-ле-ние.
К о м е н д а н т. Он? Лекцию? О-о, давай-давай. Будет весело. Большой смех будет.
С ы р о д о е в. Ну-ну, интересно. Что у трезвого на уме, то…
Т е р е ш к о (перебивает). Во-во-во! Правильно. Что у пьяного на языке, то… то… как это?.. то — слово не воробей! Ето точно! Так… Прошу слова для доклада. (Откашлялся, отпил глоток самогона, стал в позу докладчика и начал.) Кто такой есть я? Ну? Кто? Народ! А раз пошла война народная — значит, народ и есть главный гвоздь! Значит, куда я колебнусь — там и полная победа. Потому как я своей мозолистой рукой! Опора, подпорка — одним словом, если… то — гвоздь! Гвоздь, и никаких гвоздей! Ежели я с начальством заодно… Ежели я за своего руководителя готов и голову сложить, то ужо — будь здоров! И не чи-хай! И ежели я слово дал, то гроб-могила! Я — такой!