Т е р е ш к о. Никуда я не пойду. (Весело.) Дорвался до власти и вдруг… сам отказывайся? Ну, не-е! Так не пойдет! Хоть год, хоть месяц, но покрасуюсь!
П о л и н а (после паузы). Ну что ж… Тогда надо помогать сынам. На одного гада меньше будет. Дочки, несите сюда веревку, мы его сейчас в мешок — и в прорубь. В сажалку, где коноплю мочили.
Т е р е ш к о (весело). Ну-ну, а я посмотрю, как ето дочки отца родного — да в прорубь.
Пауза. Все переглядываются, но никто не тронулся с места.
З и н а. Мама, но немцы тут же хватятся, что его нет.
В о л о д ь к а. А хватятся — скажем, что его партизаны сцапали. Пришли ночью и уволокли. Партизаны предателей хватают и — под корягу…
Г а л я. Ну что, батя, скажешь?
Т е р е ш к о. Уж больно скорый и короткий суд.
В о л о д ь к а. Не суд, а трибунал. Военное время. И приговор партизанский.
П о л и н а (решительно). Володька! Неси мешок. Дочки! Валите его и вяжите! А будет кричать — затыкай тряпкой. (Сама берет веревку.)
Т е р е ш к о (как затравленный зверек). Вы ето… Вы бросьте! А то я вам так задам! А ну! Брысь! (Он, видимо, намеревался удрать.)
Но Полина с дочками схватили Терешку, повалили на пол, связали ноги и руки. Сделали они это быстро, решительно.
(Смеясь.) Да вы что, с ума посходили?
Женщины с помощью Володьки запихивают старосту в мешок. Он сопротивляется, не сдается, отбрыкивается, но Володька, изловчившись, натянул мешок отцу на ноги, а потом и до самой шеи.
П о л и н а. Володька! А теперь под печью поищи штук пять-шесть кирпичин.
Из мешка торчит голова Терешки. Вот теперь он понял, что женщины не шутят. С освирепевшими бабами шутки плохи, того и гляди утопят. Испугался. Длинная пауза. Все устали. Часто дышат.
Т е р е ш к о (пугает). Буду кричать! Орать буду! Прибегут люди, так… вы знаете, что вам будет за ето самое?.. Утопить батьку? Такого еще не бывало. Старосту утопить? Утопить власть? В проруби? Подумать только! Родного отца…
Опять пауза. Зина, жалостливая, мягкая душа, пустила слезу, всхлипнула. Отец даже обрадовался этому.
В о л о д ь к а (как взрослый, заложив за спину руки, ходит по хате, он мрачен, нервничает). Мы не отца, а немецкого прислужника.
П о л и н а. Ты теперь хоть соображаешь, что ты есть наипервейший враг своим детям?!
В этом месте можно прервать действие для антракта.
Действие второе
П о л и н а (повторяет). Так ты понял наконец, что наипервейший враг своим детям ты и есть? А? Понял?
Т е р е ш к о (несмело, но кричит). Люди-и! Помогите! Караул! Спасите!.. Еще кричать?.. Люди-и! Спасите-е!
П о л и н а (пытаясь заткнуть ему рот фартуком). Замолчи, гад! Все равно один конец!.. Ах, так ты еще кусаться? Надя! Неси какую-нибудь тряпку! Володя! Заткни ему хайло! Как только Володька подносит тряпку, чтобы заткнуть ему рот, отец старается укусить сына за руку.
В о л о д ь к а. Он кусается.
П о л и н а (объясняет спокойно, не спеша, будто поучает сына какому-нибудь обычному делу по хозяйству). А ты защеми ему голову между ног, потом зажми ему нос. Рот он сам раззявит. Тогда и затыкай.
Володька так и делает, как мать учила. Но справиться с увертливым Колобком не так-то просто.
Т е р е ш к о. Подождите, послушайте! Я что-то сказать хочу!
Н а д я. Ой! Начальник полиции! Сыродоев!
П о л и н а. Где?
Н а д я. Сюда идет! В хату идет!
П о л и н а. Набросьте на него (показывает на мужа) какую-нибудь хламиду. А ты, Терех, только заикнись — тогда всё! Володька! Надя! Как только он пикнет — вы обухом в темя. А я с дочками — того, полицая.
Н а д я. Нет, уж лучше я обухом по темени того, а вы этого. Этого я не могу.
На пороге появляется С ы р о д о е в как раз в то время, когда только-только успели накинуть на голову Колобка старый кожух.
С ы р о д о е в. А где Колобок? Где мой староста?
П о л и н а. А кто его знает? Он ведь ушел вслед за вами. Может, забрел к кому из соседей?
С ы р о д о е в. А ну-ка, пацан, беги поищи! И скажи, пускай в школу придет. Мы там полицейский гарнизон размещаем.