Длинные ноги поочередно взлетали в воздух. Тощий человек чеканил безупречный парадный шаг по огромному голому прямоугольнику цеха. Ноги выбрасывались вперед вверх. Тощий человек резко втыкал их высоко в воздух. Они чеканили образцовый парадный шаг, эти длинные ноги, подчиняясь команде голого черепа. А из черепа, латунно блестевшего под тусклым ночным освещением, пронзительный голос каркал марш о мощи и величии Пруссии, о прусской славе: та-та-та-та-там-там.
Но вдруг трескучая музыка оборвалась. Женоподобным голосом череп выкрикнул команду, словно винтовочным выстрелом разорвав тишину, и ночь испуганно всколыхнулась от этого крика: «Батальо-о-он — стой!» Тощий человек стоял в углу недвижно, как столб. А потом из черепа опять вырвались звуки — скрежещущий тенор, тенор, как винтовочный выстрел: «Нале-е-ево!» Тощий человек выбросил далеко в сторону правую ногу и мгновенно повернулся на левом каблуке. Его пыльно-серые глаза безжизненно уставились в высокую стену цеха. В стене было окно, а за окном была ночь, и она смотрела на длинный прямой столб в цехе. Потом из голого черепа опять вырвались звуки — женоподобный скрежещущий крик, как винтовочный выстрел в пустынном цехе, в безмолвной ночи: «На-а пле-ечо!» Руки тощего человека, до той минуты неподвижно прижатые, как палки, к бокам, рванулись вверх и, согнувшись под прямым углом, застыли на груди. В ночном цехе тишина. Но вот из черепа снова заверещал тенор, заверещал, заскрежетал марш о мощи и величии Пруссии, о прусской славе: та-та-та-та-там-там.
Клочки спугнутой ночи растерянно попрятались по углам пустынного цеха. И только две старые красноглазые крысы, попискивая, продефилировали мимо тощего, прямого человека — Прусская слава. Красноглазые крысы в мертвом цехе. Скрежещущая музыка из латунного черепа. Прусская слава: та-та-та-та-там-там…
А на улице, за окном, две физиономии расплылись в злорадной ухмылке. Две темные фигуры подбоченились. Потом обе метнулись от окна, и мрак проглотил их. Но и в самом конце улицы до них еще долетал одинокий голос из цеха: та-та-та-та-там-там…
На следующее утро тощий, прямой, как жердь, человек стоял в некоей конторе. Там был письменный стол, канцелярский шкаф и висело несвежее полотенце. А над письменным столом покачивалась заспанная физиономия. Сон обволакивал ее, и только рот отчасти еще бодрствовал. Но и он так размяк, что нижняя губа устало отвисла. Заспанная фигура обладала бархатным голосом, очень мягким и приятно-тихим. И от этого голоса дохнуло зевотой на тощего человека, который стоял у письменного стола, выпрямившись стоял у письменного стола, уставя взгляд пыльно-серых глаз сквозь заспанную физиономию на несвежее полотенце. И он выпрямился еще больше, когда на него дохнул заспанный бархатный голос.
— Вы ночной сторож?
— Так точно.
— Давно?
— С конца войны.
— А раньше?
— Солдат.
— Чин?
— Полковник.
— Так-так.
Тощий человек стоял у письменного стола, неподвижный, прямой, как столб, отрешенный. Только серые глаза тоскливо скользили по полотенцу вверх-вниз. А от стола на него опять дохнуло бархатно-мягко и сонно:
— Сегодня ночью произошла кража со взломом. На фабрике. Вы спали.
Столб молчал.
— Так как же? — дохнуло опять.
Столб молчал.
Заспанная физиономия неодобрительно покачалась слева направо.
— Как вам угодно. Завтра суд. Вы должны явиться в качестве свидетеля. Темное дело. Вы замешаны?
Усталая физиономия приторно улыбнулась. Столб стоял очень прямо и молчал.
Бархатный голос зевнул:
— Что ж, дело ваше. Завтра вам придется держать ответ. Либо вы спали. Либо вы соучастник. Надеюсь, вам поверят. Все, можете идти.
Тощий человек повернулся кругом и зашагал к двери. И прокаркал оттуда, обернувшись к заспанной физиономии, чуть наклонив голый череп набок:
— А суд открытый?
И тут бархатный голос уже совсем растроганно прошептал:
— Да. Открытый. Открытый.
— Открытый, — повторил тощий человек, и череп кивнул: значит, открытый.
— Открытый, — зевнуло в ответ еще раз.
Тогда тощий человек отворил дверь, затворил ее за собой и очутился за порогом. А в комнате несвежее полотенце слегка покачивалось на сквозняке, потянувшем от двери.
— Открытый, — проговорил человек, держа в руке блестящий металлический предмет. Он щелкнул им два-три раза. Увидел две ухмыляющиеся физиономии. Увидел зал суда, битком набитый людьми. И обе физиономии ухмылялись. А потом заухмылялся весь зал суда. — Прусская слава, — тихо сказал он. — Прусская слава. Весь город сбежался.