Расплющенного кусочка смолы, минуту назад бывшего великолепным шаром, никто не заметил. Да и ни к чему это им было. Зато все они видели кровь, красную, как мак, которой расплющенный человек мирно и щедро поливал мостовую.
Водитель кровожадной прачечной машины, возможно груженной выстиранным в «Персиле» бельем, весь в поту склонился (скорее, впрочем, из приличия, чем от волнения) над своей жертвой. Потом хмуро пробормотал:
— Э, да он уже там. Этот уже там.
— О Шарлотта! Его и не узнать! Вот беда так беда! — заметил один из дорожных рабочих, задумчиво дожевывая последний кусочек салями.
— Боже, как оригинально! — пронзительно звонко крикнула молодая женщина своему очкастому спутнику и спросила, слышал ли он.
— Что значит: о Шарлотта? — осведомился не в меру хорошо настроенный молодой полицейский и, широко улыбаясь, поднял глаза от своей записной книжки. Всем надлежало знать, что, несмотря на свою юность, он умеет быть хозяином положения.
— Ах, да ничего тут интересного нет, — ухмыльнулся дожевывавший салями дорожник, — так мою первую жену звали.
— Вдовец? — поинтересовался полицейский.
— Не, разведенный.
— Это, наверно, был приезжий, — заметила какая-то пожилая дама. И все взоры снова обратились на останки человека в центре толпы. О нем уж чуть было не позабыли.
— Тут ничего не попишешь, — покачал головой водитель. — Он уже там.
Когда под вечер оба дорожника с пустыми бутылками из-под кофе ехали домой, один вдруг заметил:
— Ну и расстроился бы он, этот невеличка, если бы еще мог расстраиваться. Только что ведь вышел оттуда. Бедняга.
(Но он ошибался. Эрвин Кноке, теперь уже ни бухгалтер, ни № 1563, а просто Эрвин Кноке с великолепнейшей дудкой и с великим множеством смоляных шаров бродил по вечным охотничьим угодьям Виннету. И стрелял самодельными смоляными шарами все и вся, никогда не давая промаха. Он и теперь еще читал книги про индейцев, и вечные охотничьи угодья, за неимением других представлений о вечности, призрачно маячили перед ним. Это был его единственный тайный маленький порок.)
Перевод Н. Ман.
ХЛЕБ
Проснулась она внезапно. В половине третьего ночи. Она никак не могла сообразить, что ее разбудило. Ах, вот оно что! В кухне кто-то наткнулся на стул. Она прислушалась. Тихо. Даже слишком тихо. Когда она протянула руку к соседней кровати, то оказалось, что кровать пуста. Вот почему в комнате так необычно тихо: не слышно его дыхания. Она поднялась и, пробираясь ощупью в темноте, побрела на кухню. В кухне они встретились. Часы показывали половину третьего. У кухонного шкафа виднелось что-то белое. Она зажгла свет. Теперь они стояли друг против друга в ночных рубашках. Ночью. В половине третьего. В кухне.
На кухонном столе она увидела хлебницу. Сразу поняла, что он отрезал хлеб. Нож еще лежал рядом с хлебницей. И на скатерти были крошки. Перед тем как лечь спать, она всегда смахивала крошки. Она делала это каждый вечер. Но сейчас на столе разбросаны крошки. И нож лежал там же. Плитки пола были холодные. И ей показалось, что холод медленно взбирается по ней все выше и выше. На хлебницу она не стала смотреть.
— Мне почудилось, что тут кто-то есть, — сказал он, озираясь по сторонам.
— Мне тоже что-то послышалось, — ответила она. И при этом подумала, что ночью, в одной рубашке, он кажется совсем стариком. Сейчас ему дашь не меньше его лет. А ему шестьдесят три. Днем он иногда выглядит моложе.
Да, она здорово состарилась, подумал он, в одной рубашке она кажется уже очень старой. Хотя, возможно, все дело в волосах. Женщины по ночам всегда непричесаны. Из-за этого они вдруг становятся ужасно старыми.
— Ты бы хоть надела туфли. Разве можно ходить босиком по холодному кафельному полу. Не хватало еще, чтобы ты простудилась.
Она не смотрела на него, потому что не могла вынести его лжи. Того, что он лгал ей, хотя они были женаты уже тридцать девять лет.
— Мне показалось, тут кто-то есть, — повторил он снова и опять начал бесцельно озираться по сторонам. — Мне что-то послышалось, и тогда я подумал: здесь кто-то есть.
— И мне послышалось. Но это только так. — Она убрала со стола хлебницу и смахнула со скатерти крошки.
— Да, это только так, — повторил он неуверенно.
Она решила прийти ему на помощь.
— Пошли, — сказала она, — шум слышится с улицы. Идем спать. А не то еще простудишься. Пол ужасно холодный.