«Кх-х» становится все тише. Смерть удаляется.
Б е к м а н. Кх-х, кх-х. Слышишь, как хрипят мои легкие? Точно метла дворника. И дворник оставляет дверь настежь. И дворника зовут Смерть. И его метла, как мои легкие, как старые охрипшие часы, делает кх-х, кх-х…
Д р у г о й. Бекман, вставай, еще не поздно. Вставай и дыши, дыши, пока не очнешься.
Б е к м а н. Но ведь мои легкие уже делают…
Д р у г о й. Ничего такого они не делают. Это была метла, Бекман, метла государственного служащего.
Б е к м а н. Государственного?
Д р у г о й. Да. И он уже ушел. Идем, вставай же, вставай, дыши. Жизнь ждет, жизнь со всеми ее фонарями, с тысячами открытых дверей.
Б е к м а н. С меня довольно одной двери. И он сказал, что оставит ее открытой для меня навек, в любое время. Одну дверь.
Д р у г о й. Вставай, тебе снится смертный сон. Ты умираешь во сне. Вставай.
Б е к м а н. Нет, я останусь лежать. Вот здесь, перед дверью. А дверь стоит настежь — он так сказал. Здесь и останусь. Вставать — мне? Нет, мне как раз снится прекрасный сон, слышишь ты? Прекрасный, удивительный сон. Мне снится, мне снится, что все кончено. Дворник с метлой прошел мимо и назвал себя Смертью. И его метла хрипела, как мои легкие. Смертельно. И он посулил мне дверь, открытую дверь. Дворники иной раз оказываются очень милыми людьми. Милыми — как смерть. Такой дворник и прошел сейчас мимо.
Д р у г о й. Ты спишь, Бекман, и видишь недобрый сон. Проснись, живи!
Б е к м а н. Жить? Но я лежу на улице, и все-все, слышишь ты, все кончено. Во всяком случае, я мертв. Все кончено, и я мертв, прекраснейшим образом мертв.
Д р у г о й. Бекман, Бекман, ты должен жить. Все живет. Вокруг тебя. Слева, справа, впереди: все другие живут. А ты? Где ты? Живи, Бекман, все живут!
Б е к м а н. Другие? Кто другие? Полковник? Директор? Фрау Хлам? Жить с ними? О, я уже прекраснейшим образом мертв. Другие ушли далеко, далеко, и я не хочу их больше видеть. Другие — убийцы.
Д р у г о й. Бекман, ты лжешь.
Б е к м а н. Я лгу? Разве они не злыдни? Разве это добрые люди?
Д р у г о й. Ты не знаешь людей. Они добрые.
Б е к м а н. О, конечно, добрые. И по доброте сгубили меня. До смерти засмеяли. Выставили за дверь. Выгнали. По своей доброте. Они тупицы, и даже сны им снятся тупые. Они хохочут и жуют, и пьют, и спят, и переваривают пищу возле моего трупа. Моя смерть — ничто.
Д р у г о й. Ты лжешь, Бекман?
Б е к м а н. Верь мне, говорящий д а, люди равнодушно проходят мимо моего трупа. Трупы скучны и антипатичны.
Д р у г о й. Люди не проходят мимо твоего трупа, Бекман. У людей есть сердце. Люди горюют о твоей смерти, Бекман, и твой труп до глубокой ночи не дает им заснуть. Они не проходят мимо.
Б е к м а н. Ты ошибаешься, говорящий д а, эти люди проходят мимо моего трупа. Трупы уродливы и противны. Люди торопятся пройти мимо них, они закрывают глаза и зажимают носы.
Д р у г о й. Нет, это не так! Их сердце замирает при виде каждого мертвеца!
Б е к м а н. Постой-ка, вон один идет. Ты помнишь его? Это полковник, с помощью своего старого костюма он хотел сделать из меня нового человека. Господин полковник! Господин полковник!
П о л к о в н и к. Черт побери, неужто опять развелись нищие? Ну точь-в-точь, как прежде.
Б е к м а н. Вот именно, господин полковник, вот именно. Все, как прежде. И нищие — выходцы из тех же самых кругов. Но я совсем не нищий, господин полковник. Я уже очень устал быть солдатом, господин полковник. Вчера я звался унтер-офицер Бекман, господин полковник, может быть, припомните? Бекман. Я был немного мягковат, верно ведь, господин полковник, припоминаете? Да, а завтрашний вечер я проведу на пляже Бланкенезе, тупой, немой и разбухший. Мерзость, верно, господин полковник? А я ведь числюсь на вашем счету, господин полковник. Мерзость, верно? Две тысячи одиннадцать плюс Бекман составляет две тысячи двенадцать. Две тысячи двенадцать ночных призраков, ого!
П о л к о в н и к. Я вас не знаю, почтеннейший. В жизни не слыхивал о Бекмане. Какое у вас, собственно, было звание?
Б е к м а н. Но, господин полковник! Неужели господин полковник не припоминает последнего убийства, совершенного им! Я тот, с противогазными очками, и стрижкой каторжника, и негнущейся ногой! Унтер-офицер Бекман, господин полковник!
П о л к о в н и к. Правильно! Тот самый! Но, знаете ли, эти нижние чины все до одного подозрительные типы. Медные лбы, резонеры, пацифисты, кандидаты в утопленники. Вы что, утопились? Видно, вы один из тех, что малость одичали на войне, малость потеряли человеческий облик и не нажили ни одной солдатской добродетели. Неприятное зрелище такие типы!