Б е к м а н. Я тебя не позабуду.
О д н о н о г и й. Это хорошо, что ты так говоришь, Бекман. Можно спокойно быть мертвым, если хоть один человек о тебе думает, хоть твой убийца, хоть время от времени, по ночам, например, когда не спится! Выходит, мне спокойно можно быть мертвым… (Удаляется.)
Б е к м а н (просыпается). Тук-так, тук-так! Где я? Я что, спал? Да разве я не умер? Все еще не умер? Тук-так, тук-так через всю жизнь! Тук-так, тук-так через всю смерть! Тук-так, тук-так! Слышишь, стучит могильный червь? А мне, мне жить? Чтобы каждую ночь кто-то стоял на вахте у моей постели! Чтобы мне всю жизнь слышать: тук-так, тук-так! Нет!
Вот она, жизнь! Живет человек, человек возвращается в Германию, человек дрогнет на улице. Он хромой и голодный, человек, вернувшийся в Германию. Он возвращается домой, а его кровать занята. Дверь захлопывается, человек остался на улице.
Человек возвращается в Германию! Он находит себе девушку, но у девушки есть муж, у которого только одна нога и который все время со стоном твердит одно имя. И это имя «Бекман». Дверь захлопывается, человек остается на улице.
Человек возвращается в Германию! Он ищет людей, но какой-то полковник хохочет до колик в животе. Дверь захлопывается, и человек опять стоит на улице.
Человек возвращается в Германию! Он ищет работу, но какой-то директор труслив, и дверь захлопывается. Человек снова стоит на улице.
Человек возвращается в Германию! Он ищет своих родителей, а какой-то старухе жалко газа, и дверь захлопывается, и он стоит на улице.
Человек возвращается в Германию! И тут приходит одноногий — тук-так идет он, тук-так, и говорит: Бекман. Все время: Бекман. Дышит — Бекман; храпит — Бекман; стонет — Бекман; ругается, орет, молится — Бекман. И он идет по жизни своего убийцы — тук-так, тук-так! А убийца я. Я? Я, убитый, убитый ими и вдруг убийца! А кто защитит нас, не даст нам стать убийцами? Каждый день нас убивают, и каждый день мы совершаем убийства! Каждый день мы проходим мимо убийства! И убийце Бекману уже не под силу каждый день быть убитым, каждый день быть убийцей. И он кричит в лицо всему миру: я умираю! А потом человек, который вернулся в Германию, валяется где-то на улице и умирает. Раньше на улице валялись окурки, апельсинная кожура и клочки бумаги, теперь валяются люди, и значения это не имеет. А потом приходит дворник, немецкий дворник, в форме и с красными лампасами, посланный фирмой «Тлен и Разложение», и находит убитого убийцу Бекмана. Изголодавшегося, измерзшегося, павшего. В двадцатом столетии! В конце сороковых годов! На улице. В Германии. А люди проходят мимо смерти, невнимательные, задумчивые, напыжившиеся, брезгливые и равнодушные, равнодушные, такие равнодушные! И мертвец в своем мертвом сне чувствует, что смерть его такая же, как жизнь, бессмысленная, незначительная, серая. А ты, ты велишь мне жить! Зачем? Для кого? Для чего? Разве я лишен права на смерть? права на самоубийство? Ты хочешь, чтобы я и впредь позволял убивать себя, чтобы я и впредь убивал? А куда мне идти? На что жить? С кем? Для чего? Куда деваться нам в этом мире? Нас предали! Так страшно предали! Где ты, Другой? Ты ведь всегда был здесь!
А теперь где ты, говорящий д а? Теперь отвечай! Теперь ты мне нужен! Куда ж ты пропал? Вдруг исчез! Где ты, где ты, Другой, отнявший у меня даже право на смерть? Где старик, что зовет себя богом? Почему он молчит?