Наиболее отчетливо и последовательно в своей страстной антиимпериалистической устремленности воззвание «Тогда остается только одно!» — последнее произведение Борхерта, написанное им в Базеле за несколько дней до смерти. Он призывает твердо сказать «нет» рабочего, которому прикажут делать пулеметы, исследователя, которому велят изобрести «новую смерть против старой жизни», поэта, которого будут заставлять писать песни ненависти вместо песен любви, портного, которому дадут заказ на мундиры и шинели, судью, которого введут в состав военного трибунала, железнодорожника, которому прикажут дать отправление эшелону с боеприпасами, любого гражданина, которому вручат призывную повестку…
Так при возникновении реставрационных тенденций в Западной Германии и, в сущности, еще до того, как начался процесс ремилитаризации, Борхерт сумел заметить в зародыше и предугадать направление развития. Решительное и страстное «нет!» войне, реваншизму, ремилитаризации было последним словом, завещанием писателя. Антифашистская определенность и направленность этого завещания — и идейно-эстетический облик Борхерта в целом — определили его воздействие на последующее развитие литературы ФРГ, на демократическое и гуманистическое направление в ней. Имя Борхерта стало своеобразным девизом, выражавшим общественную и художественную программу «группы 47». Его новеллистическое искусство было унаследовано и развито Генрихом Бёллем, Вольфдитрихом Шнурре, Эрнстом Шнабелем. В романах и повестях Г.-В. Рихтера («Они выпали из господней длани», «Не убий»), Г. Бёлля («Поезд пришел вовремя», «Где ты был, Адам?»), Г. Ледига («Реактивные минометы», «Возмездие») и др. также сказались и продолжают сказываться «уроки Борхерта», первого из западногерманских писателей, ступивших на путь бескомпромиссно-честного расчета с фашистским прошлым.
И. Фрадкин
НА УЛИЦЕ ПЕРЕД ДВЕРЬЮ
Б е к м а н, один из тех.
Е г о ж е н а, которая его забыла.
Е е д р у г, который ее любит.
Д е в у ш к а, чей муж вернулся домой на одной ноге.
Е е м у ж, который тысячу ночей о ней мечтал.
П о л к о в н и к, очень веселый.
Е г о ж е н а, которая мерзнет в теплой комнате.
Д о ч ь, она как раз ужинает.
Е е м о л о д ц е в а т ы й м у ж.
Д и р е к т о р к а б а р е, который хотел быть смелым, но потом предпочел стать трусом.
Ф р а у Х л а м, всего-навсего фрау Хлам, и это самое страшное.
С т а р и к, в которого никто больше не верит.
М о г и л ь щ и к с отрыжкой.
Д в о р н и к, который вовсе не дворник.
Д р у г о й, которого знает каждый.
Э л ь б а.
Человек вернулся в Германию.
Он долго отсутствовал, этот человек. Очень долго. Пожалуй, слишком долго. И вернулся совсем не таким, каким ушел. Внешне он сродни пугалу, которое ставят в огородах, чтобы пугать птиц (а иной раз, впотьмах, и людей). И внутренне тоже. Тысячу дней прождал он на лютом морозе. За вход ему пришлось заплатить своей коленной чашечкой. И после того, как он тысячу ночей прождал на лютом морозе, он все же наконец вернулся домой.
Человек вернулся в Германию.
И тут ему демонстрируют сумасшедший фильм. Во время сеанса он много раз щиплет себя за руку, потому что не знает, бодрствует он или спит. Но затем видит, что с людьми справа и слева от него творится то же самое. И думает: видно, это правда. А потом, когда он с пустым желудком и окоченевшими ногами снова стоит на улице, он понимает, что это был самый обыкновенный фильм, самый обыкновенный фильм. О человеке, который вернулся в Германию, об одном из тех… Об одном из тех, что приходят домой и все же домой не приходят, потому что для них больше нет дома. Их «до́ма» на улице, перед дверью. Их Германия — ночью на улице, когда хлещет дождь.
Это их Германия.
ПРОЛОГ
Воет ветер. Эльба плещется о понтоны. Вечер. М о г и л ь щ и к. На фоне вечернего неба силуэт человека.
М о г и л ь щ и к (рыгает много раз подряд и каждый раз приговаривает). Ишь ты! Ишь ты! Как они — ишь ты! Как мухи! Точь-в-точь как мухи. Эге, да там кто-то стоит. На понтоне. Кажется, в военной форме. Ну да, в старой солдатской шинели. Без фуражки. Волосы у него короткие, как щетина. Стоит довольно близко к воде. Даже слишком близко к воде. Это подозрительно. Впотьмах у воды стоят либо влюбленные пары, либо поэты. А может, это один из великого серого множества тех, кто уже не знает радости. Кому все осточертело и кто вышел из игры. Похоже, это один из них стоит на понтоне. Стоит слишком близко к воде. Один стоит. Значит, это не влюбленная парочка, для парочки нужны двое. И не поэт. У поэтов волосы подлиннее. А у этого на понтоне — как щетина. Странное дело с этим малым на понтоне, очень даже странное.