Лишь на званом обеде в честь «иностранной гостьи» миссис ван дер Лайден могла смириться с тем, что ее посадили по левую руку хозяина. То обстоятельство, что госпожа Оленская — «иностранка», едва ли можно было подчеркнуть более убедительно, нежели этой прощальной данью, и миссис ван дер Лайден приняла отведенное ей второстепенное место с любезностью, не оставлявшей сомнений, что она это одобряет. Есть вещи, которые необходимо делать, а уж если делать, то делать их надо прилично и достойно — и одна из этих вещей, согласно законам старого Нью-Йорка, состояла в том, что весь клан должен сплотиться вокруг родственницы, которая из него изгонялась. Теперь, когда билет в Европу для графини Оленской был заказан и оплачен, Велланды и Минготты готовы были сделать все на свете, чтоб доказать свою неизменную к ней привязанность, и Арчер, сидя во главе своего стола, дивился тому, как они изо всех сил стараются вернуть ей былой успех, заглушить порицания, посетовать по поводу ее прошлого и озарить одобрением семьи ее настоящее. Миссис ван дер Лайден смотрела на нее со смутно благожелательной улыбкой, выражающей наивысшую степень сердечности, на какую она была способна, а мистер ван дер Лайден со своего места по правую руку Мэй оглядывал стол с очевидным намерением оправдаться за все те гвоздики, которые он присылал ей из Скайтерклиффа.
Арчер, который, казалось, помогал разыгрывать эту сцену, в состоянии странной невесомости витая где-то между люстрой и потолком, всего более удивлялся собственному участию в происходящем. Когда взгляд его переходил с одной безмятежной и сытой физиономии на другую, все эти безобидные с виду люди, уписывающие жареную утку за столом Мэй, представлялись ему шайкой безмолвных заговорщиков, а сам он и бледная женщина справа от него — жертвами их заговора. И, подобно тому как бесчисленные мелкие преломленные лучи, соединившись воедино, внезапно вспыхивают во мгле, его вдруг осенило, что, с их точки зрения, он и госпожа Оленская — любовники, любовники в том недвусмысленном значении, какое это слово имеет в «иностранных» словарях. Он догадался, что уже много месяцев на него смотрит бесчисленное множество тихих внимательных глаз, что к нему терпеливо прислушивается множество ушей; он понял, что каким-то еще неизвестным ему образом его разлучили с соучастницей его преступления и что весь клан сплотился вокруг его жены, молча притворяясь, будто никто ничего не знает, ничего даже и представить себе не может и что поводом для обеда послужило всего лишь естественное желание Мэй сердечно проститься со своей любимой подругой и кузиной.
Это был испытанный в старом Нью-Йорке способ лишать жизни «без пролития крови», способ, принятый людьми, которые боялись скандала пуще чумы, которые ставили приличия выше смелости и считали, что нет ничего более неблаговоспитанного, чем «сцены», — разве что поведение тех, кто дает к ним повод.
Обуреваемый этими мыслями, Арчер чувствовал себя как пленник в вооруженном лагере врагов. Он оглядел стол и, увидев, как его тюремщики, смакуя спаржу из Флориды, расправляются с Бофортом и его женой, понял, до чего они безжалостны. «Они хотят показать мне, что будет со мной», — подумал он, и, когда он осознал, насколько намек и аналогия действеннее поступков, а молчание действеннее необдуманных речей, его охватил такой ужас, словно за ним захлопнулись двери фамильного склепа.
Он засмеялся и встретил испуганный взгляд миссис ван дер Лайден.
— Вы находите это смешным? — с принужденной улыбкой сказала она. — Конечно, я согласна, что намерение бедной Регины остаться в Нью-Йорке имеет свою смешную сторону.
И Арчер пробормотал:
— Да, да, конечно.
Тут он заметил, что второй сосед госпожи Оленской уже некоторое время занят беседой с дамой справа от него. Одновременно он увидел, что Мэй, безмятежно восседавшая между мистером ван дер Лайденом и мистером Селфриджем Мерри, окинула быстрым взглядом стол. Было совершенно очевидно, что хозяин и его соседка справа не могут провести весь обед в молчании. Он повернулся к госпоже Оленской и встретил ее бледную улыбку. «О, будем стойко держаться до конца», — казалось, говорила она.
— Путешествие вас не утомило? — спросил он голосом, который испугал его самого своею естественностью, и она ответила, что, нет, напротив, ей редко приходилось путешествовать с таким комфортом.