— Господин министр, вам плохо?
Следом подскочил Чжан, засуетился, затараторил:
— Сейчас-сейчас, сейчас я все устрою, я сам провожу вас, — и вместе с Юнусом повел министра к выходу из зала, а потом по длинному коридору к туалету.
Им пришлось порядком подождать, пока министру стало лучше. Когда он наконец появился, управляющий, осмотревшись, заискивающе предложил:
— Для господина министра Ю-шангун… как бы это сказать… Если вам не трудно… пойдемте с нами…
Тот, по-видимому, понял, что его ждет нечто приятное.
— Веди! — бросил он.
Втроем, они вошли в люкс номер 1417 на четырнадцатом этаже. Убранство здесь было отнюдь не гостиничное, обстановка напоминала комнаты уйгурских баев в Восточном Туркестане. Министру показалось, что он попал на выставку: нежно сотканные ковры на стенах, красивые атласные одеяла и подушки на кроватях, укрытые шкурами леопарда и белого медведя диваны, на стенах полотенца с вытканными на них силуэтами обнаженных женщин, серебряный самовар на низеньком столике, рядом серебряный поднос, а на нем позолоченный чайник с чашками, на другом столе большое медное блюдо со слитками серебра и золота, тут же вышитые золотом тюбетейки, четыре темные, как ночь, чернобурки и пара золотых колец с бриллиантами…
Министр ясно понял, что все это значит, но не подал и виду — он вопросительно и даже гневно уставился на Чжана. Тот, конечно, отлично зная все формы взяточничества, выработанные изощренными умами китайских чиновников, притворился смертельно напуганным, со страхом пролепетал:
— Ваши подданные… одним словом, ваш почитатель Ю-шангун привез скромные подарки из Синьцзяна. Он сочтет за честь, если вы их примете…
Колени Чжана привычно согнулись. Министр сморщил лоб, помолчал и, словно родитель, простивший проступок своих детей, проговорил:
— Ну, если подарок…
— Благодарю, отец родной! — Юнус припал к руке министра, в нос ему ударил запах опиума. — Если бы вы переночевали здесь, — Юнус встал на колени, — я посчитал бы, что вы были гостем у меня дома, в Синьцзяне…
— Конечно, конечно, господин министр не оставит без внимания вашу просьбу. — Управляющий незаметным для Юнуса движением глаз и бровей дал министру понять, что в комнате приготовлены на ночь и другие наслаждения.
Министр милостиво согласился.
Через час в номере появилась Ян-шожа, разодетая в дорогие уйгурские наряды. Спустя немного комната окуталась дымом опиумной трубки, которую набили нежные руки…
— А вы очень стеснительны, Заман-шангун, — Чжан похлопал по плечу сидевшего в задумчивости Замана. — Я специально для вас оставил особенное вино — изумительного аромата. Пойдемте, поднимем рюмки, как старший брат с младшим.
— Спасибо, господин Чжан. Я не пью вина.
— Побывать в Гоцзифаньдяне и не выпить — это все равно что побывать в раю и не попробовать нектара из рук ангелов… хе-хе-хе!
— Во-первых, я не байвачча, а нанятый работник, во-вторых, прошу не толкать меня на пьянство.
— Э, вы еще совсем ребенок! Не упускайте счастья, когда оно в ваших руках, поняли? Ю-шангун только на вид строгий, а на самом деле щедрый… добрый…
Эта хитрая уловка вызвала улыбку Замана. Несмотря на свои семнадцать-восемнадцать лет, он был по-взрослому серьезен. Отца лишился еще в пятнадцать, и тогда на его попечении оказалось трое — мать и брат с сестренкой. Семья испытывала острую нужду, пришлось наняться в секретари к Юнусу. Два с лишним года носит Заман бремя забот о семье, но это не помешало ему продолжать пополнять свои знания, самостоятельно изучать русский язык. Сейчас он был недоволен собой за то, что не успел толком ознакомиться с Шанхаем, его улицами, ибо свободное от поручений Юнуса время проводил на берегу моря, в книжных магазинах или кинотеатрах. Исполнив все свои дела, связанные с банкетом, он уединился у себя в номере, читал книгу. Тут-то и пристал к нему управляющий, которому хотелось угостить Замана крепким вином и лишь после этого начинать расчеты по банкету. Чжан усиленно обхаживал молодого секретаря.