Во дворе Калинкиных.
Стеша, Анна, Тоня, Ждан. Входит Тимофей.
Ждан. Благослови, мама. И не сердись на меня.
Анна. Бог благословит.
Тоня. Дожились... К поезду не на чем отправить. Четыре лошади, и те в разгоне.
Тимофей. Пешком дотопаем.
Тоня (достав вышитый кисет). Этот знаешь кому, Даня. Вручи и поинтересуйся: почему редко пишет?
Ждан. Он же не курит.
Анна. Я земли в него положу. Пускай вместо ладанки носит.
Стеша (превозмогая боль). Ну хоть с братьями угадал... Брат брата в беде не бросит.
Тоня. Худо тебе, родненькая? Иди, иди в горницу.
Стеша. Ты Катерину позови... Позови, так надо.
Тоня уходит.
Ждан. Всего хорошего, Стеша! Встречай нас после победы. Выйдешь за околицу с сыном – тут мы и нарисуемся. Все четверо.
Стеша. Спроси у Кирилла... дитё-то признает? Не признает, так я уйду.
Анна. Своё ведь, кровное, как не признать?
Тимофей. Дай руку, Стеша. Тёплая какая! Я у судьбы не многого прошу. Хочу воротиться после войны, чтобы пожать эту руку. Только и всего. Пошли, Даня.
Накинув котомки, парни уходят. Ждан у ворот оглядывается.
Анна. Не оглядывайся, сынок! Затоскуешь.
Входят Катерина, Тоня. Затем Бурмин.
Катерина (бросается к сестре). Начались? Что ж ты раньше не позвала?
Бурмин. Катя... Про Демида знаешь?
Катерина. Потом, потом.
Стеша стонет.
Ну, чего на дороге стал? Иди, новобранцев провожай! (Уводит сестру в дом.)
А провожающие машут вслед новобранцам. И когда те скрываются за поворотом, все входят во двор.
Из избы слышится крик роженицы.
Входит Евсей. Он с ножом.
Евсей. А новобранцы-то где же?
Ему не ответили.
Ушёл... с отцом не простился. (Бросив нож, поспешно уходит.)
Бурмин (подойдя к Анне, кладёт ей на плечо каменную руку.) Я бы немым хотел быть, Анна... без языка родиться... Анна. О чём ты?
Бурмин. Вести худые... Хуже некуда. Не мне бы их приносить. (Достал похоронку.)
Анна (зажав ладошкой рот, приняла похоронку). Дёма... Дёма.
И пятится. И, упёршись в стену, всё же шагает, точно хочет пройти насквозь. Стекает по стене болью.
Тоня. Тётя Нюра! Тётенька! (Бросается к Анне, потерявшей сознание. Бежит в дом за водой. Принесла воды, стала брызгать в лицо.)
Из избы снова слышится крик роженицы.
Катерина (в окно). Анна! Аннушка! У тебя внук родился! Анна (очнувшись). Дёма... Дёмушка...
Бурмин. Ты бы поплакала, Анна. Поплачь, легче станет. (Но сам не удержался от слёз.)
А из избы во весь голос заявляет о себе новый человек. Тоня помогла Анне подняться.
Анна. Я сама... сама. Ступайте! И ты ступай, Федот. Нас много. На всех не наплачешься. (И, прямая, строгая, идёт приветствовать внука.)
Занавес
Часть вторая
Пустынен двор Калинкиных. Лишь топоры в бревне – четыре в ряд – ждут терпеливо своих хозяев...
В калитку виновато, старчески горбясь, входит Семён Саввич. Осторожно, точно боясь провалиться, движется вдоль ограды. В доме будто смерть ночевала. Старик заглянул в окно. За окном пискнул ребёнок... В горьких старческих морщинах взошла крохотная улыбка. Люди рождаются на свет. Но и гибнут они же. Тронув рукой стынущую чернь топора, старик воззвал к всевышнему.
Семён Саввич. Листья падают с тополя. Век их недолог. Люди-то разве листья? Продли ты их век, господи! Помоги не упасть до срока. Срок человеческий – от рождения до старости – тобой установлен. Надо ли его устригать? Сам же ты создал человека по образу и подобию. Не пужай его, не пужай! Болезни и засухи, потопы и войны... Войны! А человек для сотворения рождён... для хлебопашества! Неужто казнишь его за грех первородный? Прости, давно он искуплен. Всё испытала на земле женщина, созданная тобой из ребра Адамова. Рожает в муках, живёт в муках, помирает в муках. Хоть небольшую оставь отдушину: детей её сохрани. Им пашню свою обихаживать. Им баню достраивать. Топоры-то без плотников тоскуют! Сохрани, владыка, детей Анниных! А что ей из бед причитается, то мне переадресуй. На этом свете не успею долги вернуть – на том спросишь.