Семён Саввич горестно вздыхает, и, словно эхо, единым вздохом отзываются женщины.
И наступят для вас справедливые времена. Будут сыновья матерей радовать. Мужья – жён на руках носить. Расцветёт вновь наша вдовая деревенька. Детишки народятся... хлеба выше головы выбухают... на покосе баловство начнётся, песни, пляски в праздники, радостный труд – в будни. Вот за что мы воюем! А горе наше, оно не вечно! Потому как человек возник для счастья и радости! Теперь выкладывайте подарки свои. Только не толпитесь. У всех приму... в порядке живой очереди.
Пронька(он в телогрейке не по росту, в лаптях с онучами). Вот валенки, дядя Федот. Они, правда, не новые, однако носить можно.
Бурмин. Валенки знатные, Прокопий. Принял бы их, не моргнув, только...
Пронька. Ты не гляди, что они подшиты! Они долго продюжат! Мы с Ванькой всего-то одну зиму их проносили.
Бурмин. А теперь босиком ходить станете?
Пронька. Сказал тоже! Мамка лапти сплела. С онучами, знаешь как ловко! Во! (Продемонстрировал.) А в валенках у солдат больше нужды.
Бурмин. Голубь ты мой! (Прижал парнишку к себе.)
Пронька(угрюмо вывернулся). Берёшь аль нет? Не возьмёшь – сам отошлю.
Бурмин. Беру, Прокопий. Беру.
Пронька. Ты в документ запиши, чтоб без плутовства!
Бурмин. Записываю. Вот, гляди: под номером первым – Прокопий Словцов.
Катерина. Шубейки-то хватит? Не ношеная совсем шубейка.
Бурмин. Жалко? А ты не жалей. Пошарь на полатях. Там ещё излишки найдутся. Излишки нам ни к чему.
Катерина, опустив голову, уходит. Входит Стеша.
Стеша. Я носки связала... возьми. А ещё перчатки.
Бурмин. Кириллу предназначались.
Стеша. Мало ли... Ему тоже кто-нибудь свянеет.
Бурмин. Очень даже правильное рассуждение!
Учительница. Мы школьное знамя передаём. Ребята своими руками вышивали. (Вручает знамя, на котором вязью – ставшие каноническими слова: «Наше дело правое. Победа будет за нами».) И ещё две тысячи тетрадей. Для писем.
Бурмин. Тетради приберегите. Самим писать не на чем.
Учительница. Отказывать не имеете права. Дети обидятся.
Бурмин. Я разве отказываю? Сам видел, на старых журналах пишете.
Приближается старушка.
И ты, Гурьевна, поднялась? Вот дивья-то!
Гурьевна. Про сборы прослышала – выползла. Имущество моё примешь?
Бурмин. Да. Имущество у тебя на зависть.
Гурьевна. Самое лучшее выбрала.
Бурмин. Знаю, знаю. Я не в укор. Да ведь в армию-то что поновей надобно.
Гурьевна. Тогда хоть крестик прими. Он золочёный.
Бурмин. С богом-то что, рассорилась?
Гурьевна. Мне Евсей оловянный отольёт.
Бурмин. Вот он чем промышляет! (Евсею.) Эй, Рязанов! На старушечьих-то слезах много добра нажил?
Евсей. Сколь есть, всё моё. Вот они, денежки за промысел. Бери!
Бурмин. Сын воюет, а ты старух обираешь.
Евсей. Я их налогом обложил... в пользу фронта. Так что бери, не брезгуй. Казне всё едино, как деньги добыты.
Бурмин. Казна-то советская. А я тут совет представляю. Кто следующий?
Евсей. Ты не ори на меня! Слышь, не ори! У меня сын красноармеец!
Бурмин. Чья очередь?
Евсей, швырнув деньги, ушёл.
Гурьевна. Он лишнего не берёт. Только за материалы.
Бурмин. Ладно, ладно, не защищай!
Входит Катерина.
Катерина. Вот принесла. Или опять мало?
Бурмин. Сколь не давай, всё мало. Я так считаю. И все так должны считать, пока не победим.
Входить дед Семён.
Семён Саввич (снимая георгиевские кресты). Награды мои прими. Может, кого-нибудь там отметят.
Бурмин. Теперь другие ордена, дедушка!
Семён Саввич. А мои чем хуже? Им генералы первым честь отдавали.
Бурмин. Ох, влетит мне за ваши подарки: то кресты, то крестики...
Голоса. За это и потерпеть не грех.
- Даём что можем.
- Дары праведные.
- Гурьевна шесть лет из избы не выходила. Вышла – стало быть, есть причина.