Вот ненцы помаленьку собираются, шажок за шажком подходят к своим чумам. Бедные, запуганные, оглуплённые существа! Не духи, а великие души говорят с вами! Они повествуют вам о любви, о красоте мира, о бескрайности родины, которая много больше, чем ваш крохотный посёлок.
На крыльцо вышла Маша. В глаза ей ударило весёлое солнце. Маша заливисто, радостно засмеялась, закинула косу на спину.
Матвей. Она похожа на белочку.
Анфиса. Колдунья! Учи-тел-ка!
Появился Григорий.
Григорий (совсем уже осмелев). Я беру её в жёны. Так решено.
Матвей без робости подходит к крыльцу, на котором стоит улыбающаяся девушка, и сам улыбается. Улыбка его восторженна. Анфиса ревниво смотрит на него.
Анфиса (о муже и о Матвее). Вы как два сохатых во время гона.
Григорий. А тебя я убью. Или – Матвейке отдам. Зачем ты мне старая-то? Тебе уже двадцать пять зим. И ты рожаешь мёртвых детей.
Матвей вскакивает на крыльцо.
Маша. Пыдар тямдэ... хибяри нгаворота... (Улыбается, довольна тем, что хоть как-то может общаться с незнакомым человеком.)
Матвей (оторопев). Ругаешься как... нехорошо! (Укоризненно покачал головой.)
Маша. Ругаюсь? Неправда! Я сказала, что ты сильный, как лось. И, судя по глазам, наверно, добрый.
Матвей(угрюмо). Ты сказала, что я лягушка. И людоед. Я не лягушка и не людоед. Я Матвей, охотник.
Маша(увидав ухмыляющегося шамана). Зачем ты врал мне, Ефим? Зачем учил меня не тому?
Шаман достал из сумки какой-то гриб, похоже, мухомор, проглотил его и, ударив в бубен, закружился, завыл, выговаривая несвязные, нечленораздельные слова.
Матвей. Так это он тебя учил? (Смеётся.) Он научит.
Маша(Шаману). Как тебе не стыдно, Ефим?
Матвей. Он не слышит. Он перед камланием мухоморов наглотался и ошалел. (Решительно.) Я буду звать тебя белочкой.
Маша (строго, «учителъно»). Меня зовут Мария Васильевна Корикова.
Матвей. Мария Васильевна. Белочка.
Маша. Пойдём, Матвей. Ты мне поможешь. Столько времени зря потратила с этим прохвостом! (Указывает на беснующегося шамана). Он учил меня совсем не тем словам. Как по-вашему охотник?
Матвей. Ханёна. Нанём пэртя.
Маша. А лось? А добрый?
Матвей. Хабарта. Сава, Марья Васильевна, белочка.
Шаман, сорвав один из бубенцов, камлает.
Ты играла красивую музыку.
Маша. Правда? И ты её не боялся?
Матвей. Музыки разве боятся? Музыку слушают.
Маша. А они боялись.
Матвей. Сначала боялись, потом слушали. Видишь, Ефим сердится на них из-за этого. Бубенчик с себя сорвал. Хочет музыку заглушить. Дескать, духи так требуют.
Маша. А тебя духи не накажут?
Матвей. Духов нет. Так говорил один русский, конструктор из окружкома. Бога нет. Это Ефимко, брат мой, выдумывает.
Маша. Он твой брат?
Матвей. Мы от разных матерей. Отец один. Но я охотник. Он шаман.
Маша. Как интересно! Идём же! Ты расскажешь мне о себе, обо всём... Я ничего, ничегошеньки не знаю. Кроме того, что знаю. Попьём чаю. Потом поставим красивую музыку. И ты иди ко мне, Анфиса.
Григорий. Она не пойдёт. Я пойду.
Маша. Отчего же не пойдёт? Если я приглашаю? Иди, Анфиса. И ты тоже входи, Григорий. Всем места хватит.
Григорий с женой, Матвей и Маша входят в школу. Шаман неистовствует. Но в голосе его не только злобные, но и жалобные нотки.
Старики у костра.
Ефим. А ведь ты без забот со мной жил, Матвейка. И жил бы. Зачем тебе понадобились заботы? Ты мог бы стать хозяином больших стад. На тебя работали бы Гришка с Анфисой, Егорка, Микуль.
Матвей. Я не хотел быть хозяином.
Ефим. Ну да, так. Ты бы и не сумел быть хозяином. Ты дурак, как тысячи дураков. Отец тревожился за тебя. Он был умный, наш отец. «Ефим, – сказал он мне перед смертью, – выделишь ему чум, два чума и треть стада, если он станет умным». Ты умным не стал. Помнишь, как в стойбище приехал Петька Зырян? Я велел тебе угнать наше стадо к морю.