Шаман. Нет, Анфису оставь здесь. Пускай нянчит твоего сына.
Григорий. Сын привык. Он родился в пути, под снегом.
Шаман. Всё равно оставь. Так будет лучше.
Григорий. Она может сойтись с твоим братом.
Шаман. Этого не случится. Мой брат присох к агитатке.
Григорий. И я к ней присох. Я хочу взять её в жёны.
Шаман. Тебе не позволит Советская власть.
Григорий. Разве я не в состоянии прокормить двух жён?
Шаман. Эта власть запрещает многожёнство. Она разрешает всякие другие грехи: неверие, блуд. А множество запрещает.
Григорий. Я не признаю такую власть.
Шаман. Власть в твоём признании не нуждается. Власть должна сама себя хвалить. А других подчиняет. На то она и власть. А я не запрещаю тебе жить по обычаям наших предков. Если ты можешь иметь двух жён – имей.
Григорий. Значит, агитатка будет моей женой?
Шаман. Возьми её – будет.
Григорий. О Ефим! Ты великий Шаман!
Шаман. Увези её в тундру и там женись. Только без свидётелей увези.
Григорий. Так ладно. Я увезу. Налей ещё один стаканчик.
Шаман. Ты опьянеешь. Потеряешь стадо и учительницу.
Григорий. Я не опьянею. Во мне проснулась медвежья сила.
Шаман наливает. Григорий пьёт, уходит.
Старики у костра.
Матвей. Ты ловко плёл свои сети! Если бы я знал об этом в ту пору!
Ефим. Ты и теперь не знаешь, какие сети плетут против тебя твои правители.
Матвей. Они не плетут. Они действуют в моих интересах.
Ефим (усмехнувшись). Я тоже говорил такие слова. Я говорил даже лучше. Но я был с моим народом. Твои правители разве с тобой? Видел ты их около себя хоть раз? А меня видели все. Я жил и позволял жить другим. Я не отнимал чужое имущество, не стравливал отца с сыном, брата с братом.
Матвей. Ты был справедлив, пока тебя не трогали. А в тот день, когда вернулось твоё стадо...
Ефим. Агитатка замахнулась на мою собственность.
Матвей. Не забывай: треть оленей была моя.
Ефим. Нет! Потому что ты отступил от отцовских обычаев. Ты мыл голову.
Матвей. И ты мыл.
Ефим. Ел пищу, приготовленную её руками.
Матвей. И ты ел.
Ефим. Жалел её. А жила она сначала со мной, потом с Гришкой.
Матвей. Лжёшь, пёс!
Ефим. От пса слышу.
В школе.
Снова звучит тема «Песни Сольвейг». Маша сидит за столом, пишет. Перед ней настольная лампа.
Маша(тихо). Мамочка! Вот я и выбрала часок, чтобы написать тебе снова. Подробного письма не получится. Времени маловато. Надо и учебники детишкам составить, и побеседовать с родителями, которые сами до смешного наивны. Многие из них не желают отдавать детей в школу. Но зато охотно учатся некоторые взрослые. И вот я воюю. Война идёт с переменным успехом, хотя чаще всего победы одерживаю я. Только за одержанные победы я не вешаю на себя бубенчики, как один здешний шаман. Он хитрый и честолюбивый человек. Сам себя награждает. Но этому теперь никто не удивляется. (Помолчав.) Я сказала – победа, мама. Какой высокий стиль! Меня быт задавил. Да, да. Быт. Но и это по-настоящему интересно. Потому что быт, оказывается, тоже борьба. Борьба с темнотой, с глупостью, со вшами, с клеветой и недоверием. Да вот тебе забавный факт из моей школьной практики. Бумаги нет, учебников мало. Сама размножаю буквари на бумажных обоях. Из них же и тетради сшиваю. Вот если б хоть один мой букварь дожил, ну скажем, до семидесятого года, он бы ужасно позабавил наших потомков. Кто поверит, что всего лишь за сорок лет до них в тайге некая Мария Васильевна Корикова учила ребятишек по таким книжкам? (Задумалась.) В часы досуга я, как и все, мечтаю о красивой, необыкновенной жизни, а сама вбиваю людям в головы банальную истину: ученье – свет. Но ведь и это кому-то нужно делать, мама. Не скрою, мне тоже хочется спеть свою лебединую песню, но тем, кто не знает наших условий, слова этой песни, вероятно, покажутся смешными. Очень возможно, мама, что я вообще не смогу её успеть. Это ничего, что мир не услышит моей песни... Песен и так достаточно... И лучшая из них – «Песня Сольвейг». Ой, я сбилась!.. Я же совсем не о том, мама. И всё же поставь эту пластинку, родная моя. И сядь к граммофону. Мы будем слушать её вместе. Я здесь, ты там... Я вижу, ты достаёшь из сундука детские мои локоны, ведь ты всё ещё бережёшь их, а я уж давно взрослая восемнадцатилетняя девка. Вот и косы уже остригла и подарила одной здешней моднице. Они мне мешали. Прости, что не выслала тебе. Была вынуждена отдать. Это мой, знаешь ли, политический ход. И, кажется, выигрышный...