Матвей (потрогав ружьё). И сейчас получишь. Жаль, что поздно. В тот год ещё следовало посчитаться. Да закон тебя уберёг.
Ефим. В тот год, в тот год... Как далеко то время! Жили тихо, спокойно. И вдруг началось...
Матвей. Началось-то раньше. Тебе ли не знать, когда началось?!
Ефим. Э, чего там! Нас революция-то стороной обошла. А вот в том году... Как раз Петька Рочев приехал... а всем заворачивала твоя агитатка.
Матвей. Смелая она была, хоть и маленькая.
Ефим. И хитрущая! Гришку Салиндера вокруг пальца обвела. Ты, говорит, костёр разожги. Он и попался...
Григорий, отодвинув стариков, раздувает их почти погасший костёр.
Маша, связанная, сидит на нарте.
Маша (с вызовом). А ведь ты боишься меня, Григорий!
Григорий. Бояться девки! Х-хэ! Кому говоришь?
Маша. Тебе и говорю: боишься. А то хоть бы руки развязал.
Григорий. Эт-то можно. Забыл совсем. (Развязывает ремень.) Вот, развязал. Ну, кто боится?
Маша. Ты, кто же ещё. Пусть не меня, закона боишься. Как мышь, в нору прячешься.
Григорий. Мне что закон? Я человек вольный. Хочу – дома живу, хочу в тайге промышляю.
Маша. Подневольный ты человек, Григорий. Холуй проще говоря. Ефимов холуй.
Григорий. Хо-олуй... эт-то мне не понятно. Бранишься, однако?
Маша. Нет, говорю правду. Холуй – значит пёс паршивый, который ноги своему хозяину вылизывает. А может, хуже пса. Потому что пёс неразумен.
Григорий(хмуро, с угрозой). Пёс тоже разумен. И пёс разумен, и олень. У ненца два друга – пёс да олень. Все остальные враги.
Маша. Ошибаешься, Григорий. У человека много друзей. И прежде всего – среди людей. Ты просто не понимаешь... вырос в таких условиях. Ослеплён, одурманен шаманом, богачами... Они всю жизнь внушали тебе: люди – волки. А люди – просто люди...
Григорий. Волка убить могу... шкуру продать. Человека как убьёшь? Грех. И потому не трогал я человека, самого прожорливого, самого коварного из зверей. Росомаха его лучше.
Маша. Врёшь, трогал! Анфису убить собирался...
Григорий. Анфиса – баба... Какой же она человек?
Маша. Я тоже... по твоим представлениям, баба. Зачем же ты меня выкрал? Ты хуже росомахи. Ты у детей меня выкрал. А я их грамоте учила.
Григорий. Дети обойдутся без твоей грамоты. А мне баба нужна... Без бабы трудно.
Маша. Значит, без бабы и ты не человек?
Григорий. А кто мне детей рожать будет? Кто будет очаг согревать? Кто будет пищу готовить?
Маша. Хвастаешься, а без женщины ни на что не годен.
Григорий. Побью, однако. Зачем ругаешься?
Маша. Женщину легко побить. Для этого и сильным быть не нужно. Ты побей равного себе. Или того, кто сильнее. Вот тогда я поверю, что ты настоящий мужчина.
Григорий. Вот винка выпью и кого хошь побью. (Пьёт.)
Маша. Хвастун! Дай и мне глоток... для смелости... (Глотнула.) Фу, какая гадость! Думала, выпью – сил прибавится вдруг, тогда возьму и тебя поколочу.
Григорий. Меня? Ха-ха-ха! Меня?! Побьёшь? (Его уже начинает разбирать.) На, пей! Набирайся сил.
Маша. Не умею.
Григорий. Смотри! (Пьёт.) Ах, вкусно! В брюхе огонь зажёгся.
Маша. От глотка-то? Слабый ты мужичонка! Русские люди ковшами пьют. Вот это я понимаю. А тут глотнул – и огонь в брюхе. Горе-охотник!
Григорий. Я горе? Я медведя ножом кончал... шатуна. Вышел прямиком на меня. Ружьё в избушке осталось.
Маша. Как?!
Григорий. Сейчас... покажу... Огня прибавлю... (Пьёт.) Вот избушка. Так? Вот я. Так? Ещё маленько возьму огонька. (Пьёт.) Значит, вот избушка. Вот ружьё... На ружьё! Ты будешь ружьё с избушкой. А вот я... (На нарту указывая.) А это шатун. Ой, что это? Шатун шатается... Почему он шатается? Однако винка лишку выпил. (Грозит.) Э, нехорошо! Значит, тут я... тут шатун... Я его ррраз! И – кончал. (Выронил ножик.)
Маша незаметно оттолкнула его.
Он мне тогда грудь и плечи шибко порвал, вот. (Распахивает рубаху, под которой шрамы.) Думал сам кончусь. Крови шибко много ушло... Не кончился, дополз до избушки... Я не слабый, девка. Где избушка? Доползу до избушки...