Анфиса. Ефим взялся. Да построят-то нескоро.
Неподалёку, на месте бывшей школы, тюкают топорами два человека – старик Ядне и Шаман. Они не очень усердны в своих стараниях. Больше курят да сидят.
Маша (посмотрев в их сторону). Не нравится шаману на людей работать. Привык, чтоб на него работали.
Анфиса. За работу еду дают. Всё отняли у него... ничего не осталось. Народ его жалеет.
Маша. Нечего жалеть кровососа. Хватит, поездил на чужих спинах! Сам пускай попотеет. Скажи, Анфиса... школу он поджёг?
Анфиса. Школу? (ей неловко перед Машей.) Нет, однако, не он. На шамана зря клепаешь.
Маша. Думаю, что и он к этому причастен. Причастен ведь, а?
Анфиса. Он только снадобье мне давал... (Спохватилась.)
Маша. Какое снадобье? Для чего?
Анфиса. Чтобы с духами повидаться.
Маша. И ты виделась? (Взяла у неё подпаленные косы, разглядывает.)
Анфиса. Видалась. Совета у них просила.
Маша. Как интересно! Расскажи мне об этом!
Анфиса. Мне надо Костю кормить. (Уходит в свой чум.)
Маша. Бедная, несчастная Анфиса! (Снова рассматривает косы). Теперь мне всё, всё понятно. (Уходит к школе.)
Шаман. Страстуй, агитатка!
Маша. Ань торова, Ефим. Жечь – не строить, правда?
Шаман. Правда, правда. Огонь раз лизнул – и школы не стало. А топором много-много махать надо. Пока дети твои не вырастут, пока внуки. А может, и внуки внуков.
Маша. Гораздо раньше, Ефим. Гораздо раньше.
Шаман. Не спеши, Марья Васильевна. По молодости все спешат. А мудрые люди сперва думают, потом примеряют, потом опять думают, опять примеряют...
Маша. Значит, этим мудрецам выгодно, чтобы люди были безграмотны. Скажи мне, мудрец, зачем ты сжёг школу?
Шаман. Э, Марья Васильевна! Не оговаривай! Я никогда против власти не шёл. Ваша власть – моя власть. Видишь? Топор мне доверила. Хлеб даёт за то, что строю. Оленей пасти не надо, озеро хранить не надо, больных лечить не надо, духов не надо ни о чём просить... Ваша власть мне глянется. Думать не о чём: знай топором помахивай. Хоть раз махнёшь, хоть сто раз по разу – всё равно голодным не оставят. Справедливая власть! А сам я к себе был несправедлив. Я не жалел себя, Марья Васильевна. Людей жалел... Теперь их власть жалеет. А я себя жалеть буду.
Маша. Понятно, но школу-то всё-таки ты сжёг?
Шаман. Школу навяжут – Матвейка. Потому и в посёлке боится показываться. Закона боится. Он ведь богатый был, Матвейка. У него оленей – со счёту собьёшься. Узнал, что отнимут оленей, – обиделся. Поджёг школу твою и в лес ушёл. А я не обиделся. Марья Васильевна. Я сам первый в колхоз вступил. И озеро отдал, и оленей. Видишь? Вот всё, что осталось у меня. Чум да одежда. А мне и этого довольно. Люди жадничают не от ума. Человек голым рождается и умирает голым. Я это давно понял...
Маша. Какой ты умный, Ефим! С тобой беседовать – одно удовольствие!
Шаман(гордо, с достоинством). Я шаман. (Сбавив тон, с улыбочкой). Бывший шаман. Глупцы шаманами не бывают.
Маша. Да-да, ты умный. Но зря ты идёшь против Советской власти. Будь осторожен. Иначе... иначе тебе несдобровать, бывший шаман.
Шаман(юродствуя). Что, разве я не так тешу? (Тюкнул топором.) Если не так, научи как надо.
Маша. Не так, Ефим, не так тешешь. Ты сам это знаешь.
Раздаётся гром бубна. Появляется пьяная компания.
Рочев терзает колотушкой бубен, поёт. Собутыльники хрипло и вразброд подтягивают, скорее, мычат, и получается: кто в лес, кто по дрова.
Рочев.
Ну, чего рты зажали? Пойте!
Вы свободные люди! Революция!
Раз! Со-циализь! Два! Начали!
Стоп! (указывая на шамана). Во перед вами трутень и вор... А мы муравьи... Понятно? Теперь вы его кровь пейте...
Маша. Опять вы пьянствуете?