Рочев. Я, Марья Васильевна, агитирую... я им разъясняю: кто есть кто. Он шаман, он трутень... Его власть кончилась. И вот он гнётся тут за кусок хлеба. А мы...
Шаман. А вы бездельничаете. Потому что ваша власть. Маша. А ведь он прав, Рочев, вы третий день спаиваете людей и третий день не можете подыскать мне место для занятий.
Рочев. Место? Да это легче, чем комара задавить! Вот место! Учи! (Ткнул пальцем в чум Салиндеров.) Здесь учи. Маша. Не мешало бы прежде хозяев спросить. Рочев. Хозяин здесь я. Понятно? Потому что власть. Понятно? Долой Шаманов! Долой жуликов и трутней! Вся власть Советам! (Ударил в бубен, поёт.)
Будем душить фараонов Пальцами голой руки...
Его собутыльники, в том числе и Григорий, подпевают.
Шаман. Однако ты не худо шаманишь. Только шибко громко. Тоже мухоморов наелся?
Рочев. Мухоморы – шаманская отрава. Мы – революция. Мы – со-циализь. Верно, Марь Васильна? Иди в тот чум, учи. А кто против будет, скажи мне. Я их живо вот так... и – всегда ко мне. Учи, Марь Васильна... Нам шибко нужны грамотные. Чтобы всегда... чтобы везде... вот так. Нужны! Всегда! Везде! (Своим.) Айдате. (Ударил в бубен.) Дружно, товарищи, в ногу, Нет нам возврата назад... Всем беднякам на подмогу Красные люди спешат. (Горланя, уходит вместе со своими дружками).
Шаман. Смотри, Ядне, какая громкая власть! На всю тундру шумит.
Маша. Ошибаешься, Ефим: эти-то только на тундру... А мы хотим новую жизнь дать всему трудовому народу.
Шаман. Уй-о! Где же вы столько бубнов возьмёте? А колотить в них будут такие же, как Петька Зырян?
Маша. Зырян – это всего лишь ошибка. И мы её исправим. Шаман. Ошибка-то она вон командует, водку хлещет. При мне такого не было. И сколько сейчас таких ошибок! Уй-о! Бедный народ!
Маша. Всё наладится, Ефим. И народ наш не бедный. Вот реки станут – съезжу в Лурьян, и не будет твоего Петьки.
Шаман. Петька не мой. Петьку вы ставили, Марья Васильевна. Новый шаман со старым бубном. Ни одна власть без бубна не может. Так будет вечно.
Маша. Даже если ты очень этого хочешь, всё равно так не будет, Ефим. Вот посмотришь, уберут твоего Петьку.
Шаман. Или тебя уберут. (Сочувственно.) Не с теми идёшь, Марья Васильевна. Со мной идти надо было. И тогда твоя школа была бы цела.
Маша. А ведь я знаю, кто её сжёг, Ефим. И кто натравил эту женщину, знаю. (Уходит.)
Шаман. Девка-то умная, Ядне. Ни к чему нам умные девки... Совсем ни к чему.
Старики у костра. Матвей снова подбрасывает дровец.
Ефим. Ты видишь? Я не был против твоей власти. Я вместе со всеми строил социализм. Я строил, а большевик Петька Рочев пьянствовал.
Матвей. Какой он большевик? Он и рядом с большевиками не сидел. Направили его к нам бригадиром... не разобрались...
Ефим. А ведь до того Петька был тихим работящим парнем. Побывал в Лурьяне, власти отведал и начал бесчинствовать. Значит, было где поучиться! Вот она, власть-то, как слабых людей портит! Опьяняет, головы кружит. А головы-то не крепкие.
Матвей. Устал я слушать тебя... Помолчи... Ишь как разговорился. И без тебя одни разговоры вокруг. Зачем сбежал, Ефим? Четвёртый раз убегаешь.
Ефим. Смерть за спиной почуял. И потянуло меня на родину. Да не повезло... забрёл в твою избушку.
Матвей. Рано или поздно мы должны были встретиться. Я долго ждал этой встречи...
В чуме Салиндеров. Здесь теперь светло, чисто. На одном из нюков портрет Ленина, на другом – доска белая. На доске углём на писано:
Маша(своим ученикам и слушателям, которых не видно). Есенин – поэт, конечно, не совсем наш. (Застенчиво, тихо.) Хотя стихи у него прекрасные. Очень русские стихи... Но нам ближе пролетарские поэты, об этом поговорим в следующий раз. На сегодня хватит. Можете расходиться. Завтра как обычно, в это же время.
Голоса детские, женские: «До свиданья, Марья Васильевна! Лакомбой!».
Маша одна в чуме. Прибирает столы, хочет стереть с доски стихи, но с тайной, с восторженной улыбкой перечитывает их.