Матвей. Вторая трубка – вторая жизнь. К чему тебе жизнь вторая, Ефим? Ты и в первой много напакостил. Устал, наверно, от пакостей-то?
Ефим. Один добро делает, другой – пакости. Оба живут. Устают не от добра и не от пакостей – от длинной дороги. Моя дорога была длинной и ухабистой. По горам шёл, по ущельям то вверх, то вниз. Да ведь и ты жил не лучше. (Смеётся.) Ты сидел. Я сидел... Ты убегал из тюрьмы. Я убегал...
Матвей. Яна войну убегал.Ты – просто на волю.
Ефим. Разве воля хуже войны? Во-оля! Воля – сава, Матвей!
Матвей. Воля для гордых людей, для сильных. Ты подл и злобен. Тюрьма или смерть – вот твоя воля.
Ефим. Я тоже гордый, Матвей. Я тоже сильный. Меня много ломали – сколько живу! – а до сих пор не сломили. Я верен себе. Значит, я не подл. Себя храню. Вот опять убежал... в четвёртый раз... (Кричит.) Мо-я во-оля! Не ты бы, так я подольше на воле побыл. Может, до конца жизни. Мне уж немного осталось. (Злобно.) Встретился, шайтан!
Матвей. Я двадцать лет ждал этой встречи. Я только этим ожиданием и жил. Бывало, иду по лесу и всё думаю: «Вдруг за этим кустом Ефим притаился? Уж я его...».
Ефим. Ты бы лучше не ждал. Ты бы лучше делом занялся. У тебя, помню, красивое дело было... рисовал.
Матвей. Ранили меня на войне... в голову ранили. С тех пор все краски померкли. Мир серый какой-то стал, как пепел. А может, они раньше померкли... когда Маши не стало. Не помню... Готовься, Ефим. Время твоё истекло.
Ефим. Я вот думаю, не помереть ли мне дома? Родился в Орликах, там бы и помереть. На родину шёл... дай с родиной повидаться, Матвей!
Матвей. С родиной? (Пауза.) Это справедливое желание.
Ефим. Увижу Орлики и умру. Обниму эту землю вот так... земля-то моя... и – умру.
Матвей. Так нельзя, Ефим. Так на войне помирали. Друг у меня был, Прокопий Гордеев. Весёлый русский парень... три раза из огня меня выносил. Сам пал от пули в четвёртый раз. Пал и землю обнял. Правда, земля-то была венгерская... Но он воевал за неё, так она как бы и наша. Там и остался он... Пойдём, Ефим. Костёр потушим и пойдём. Землю обнять – святое желание. (Опустил го лову.) Эх, Пронька, Пронька! Мне бы погибнуть-то, не тебе. Один я. У тебя жена молодая осталась. Не тебе, кому-то другому детей нарожала. Эх, Пронька, Пронька!
Вокализ – «Пеня Сольвейг».
Голос Маши. «Ах, как я жду, как жду, когда полетят домой птицы! Потом ещё немного, и вслед за ними прилечу к тебе я...
В посёлке что-то произошло. Шаман, Рочев.
Рочев. Что делать, Ефим? Слыхал, поди? Олени колхозные дохнут.
Шаман. Всё живое когда-нибудь дохнет. И ты сдохнешь, Зырян.
Рочев. Я сдохну – не жалко. Оленей жалко! Куда мы без оленей-то? Олени – жизнь наша.
Шаман. Куда велишь. Ты власть.
Рочев. Не надо так, Ефим. По-другому надо. Советуй, ты же мой заместитель.
Шаман. Шаман у глупца заместителем быть не может. Сам натворил, сам и думай.
Рочев. Уй-о! как же мне думать-то, а? Как думать, когда голова не думает?
Шаман. Бей в бубен и пой. Если пить уже нечего.
Рочев. Не могу пить. Сердце сосёт. Уй-о! Несчастный я человек! Зачем согласился быть начальником?
Шаман. Рыбак ты был хороший. Вот и рыбачил бы. Черпать рыбу – это как раз по твоему уму. Черпал бы, не лез бы куда не следует. (Властно, с презрением.) Отдай мой бубен!
Рочев. А песню ты выучил?
Шаман. Какую песню?
Рочев. Ну ту, что я пою: «Дружно, товарищи, в ногу...».
Шаман. Мне такие товарищи не нужны. Я сам себе товарищ.
Рочев. Опасный ты человек, Ефим! Однако зря я тебя заместителем-то назначил!
Ефим. Не знаю, кто из нас двоих опасней для твоей власти.
Рочев. Не ссорься со мной, Ефим. Лучше совет дай. Олени-то па-дают. Похоже, чума. Заразим всё стадо.
Шаман. Камлать буду. С духами разговаривать буду. Голос мой услышите – тоже кричите. Духи от вас отвернулись. Может, смилуются над дураками. (Ударил в бубен, пронзительно вскрикнул.)
Появляются люди, они робко поёживаются. Шаман забил в бубен яростнее, воззвал к духам. Молчат духи. Горы молчат. Молчат и оробевшие люди. Крик шамана приводит их в ужас. Такого камлания ещё не бывало. Гремит бубен, носится ласкою шаман, невидимый для нас, где-то около своего чума. И вот выкрикнул, почти простонал, снова вскрикнул торжествующе, страстно, счастливый оттого, что духи вняли ему. Люди вздрогнули, пали на колени. Пал и Рочев, здешняя власть. И Анфиса с Григорием, все.