- Туда.
- Печёт?
- До самых печёнок пронимает, едри его в жар!
- А ты кваску испей, да пойдём на речку выкупаемся.
- Нечистики-то! Они вам... – из-под крыши отозвался Панфило. – Меня вчера за гайтан дёрнули...
- Трусливому везде чёрт мерещится! Поди, за корягу задел...
- Добро за корягу! Сам видал: ручищи волосаты да студёны, как у покойника.
В ограду вошла распаренная Агнея. Фёкла нырнула под забор и спряталась в избе. Евтропий снова запел.
- Опять с Панфилихой лясы точишь? – грозно спросила Агнея, вытаскивая из тына палку.
невозмутимо выводил Евтропий.
Палка опустилась на его спину.
- За что, ягодка? – кротко спросил Евтропий.
- Не я ли упреждала, на Фёклу и смотреть не моги!
- Да где ты её видела, Фёклу?
- А у заплота кто стоял?
- Это от ревности у тебя помутилось! Мы вон с соседом разговаривали...
- Неуж примстилось? Ну, не серчай. Я теперь во всякой бабе кровного врага вижу. Так что на грех не наводи...
- Тиранишь ты меня! Другие жёны и приголубят, и бражки поднесут, а ты вечно напраслину возводишь...
- Дыма без огня не бывает. Скоро отобьёшь?
- Кончаю. Паужнать готовь. Скоро, поди, подъедут...
Достав из погреба глиняную корчагу со сливками, Агнея до краёв наполнила ими берестяной туесок с инициалами «К. Е».
- Молоко кажин день присылать буду. С голоду не замрёшь. Прячь от жары в колодец, чтоб не сселось. Да не балуй там. Услышу – на глаза не показывайся!
- Разве я тебе изменю, бурёнушка ты моя!
- То – то. Уезжаешь, значит? – верная привычке всплакнуть при проводах, пригорюнилась Агнея. – Кабы не дитё, сама полетела бы с тобой сизой горлинкой...
- Что ты, что ты, Агнея! – ужаснулся Евтропий. – Где я тебе столь пера наберу на крылья? Придётся весь колхозный курятник порушить. Накладно это... Так что воздержись пока, не летай...
В окно зарабанили. Это подъехали покосники. Проглотив последнюю ложку окрошки, Евтропий вышел из-за стола, склонился над зыбкой, в которой спал младенец.
Снова застучали по раме.
- Успеете! – вытерла сухие глаза Агнея. – Проститься не дадут.
- Имей совесть, Агнея! – кричал Панкратов. – Другим бабам маленько оставь!
- Вот ботало! – Евтропий опасливо покосился, повёл лопатками, которые всё ещё жгло.
Не разобрав, что он сказал, на улице рассмеялись. Смеялись просто так. Покос – пора весёлая, звонкая. Евтропий знал это и не сердился на шутки.
- Ну вот я и готов! Поцелуемся? – он обулся, молодецки притопнул ногой.
- Подь ты к лешему! – огрызнулась Агнея, но сама же гулко чмокнула мужа в кустистую пегую щетину.
- Долго обнимался! – иронически встретил его Панкратов.
- Её за один раз не обнимешь, по частям приходится, – сказал Федяня.
- Сапоги ссохлись, – объяснял свою задержку Евтропий. – С утра не мог отмочить.
Федяня, словно сидел на иголках, заёрзал, спрыгнул с телеги, начал приплясывать:
- Он бежит, бежит, бежит, бежит, бежит! – понужнув лошадей, подпел Панкратов. Федяня отстал и, поругиваясь, затрусил вдогон. Бежал до самой Одины, пока Венька, догнав ехавших впереди других покосников, не придержал коней.
- Вытряс дурь-то? – помогая ему усесться, проговорила Афанасея.
- Что вытряс – не заметил, может, и дурь была, – огрызнулся Федяня и тут же подавился крупным подзатыльником. – А легче нельзя? Лён сломишь!
- Поговори ишо! – пригрозила женщина. Федяня умолк, не желая связываться с ней.
Часам к шести подъехали к Земляному, которое считалось дальним покосом. Здесь жили неделями, по очереди выезжая в баню и за продуктами. Издали, на большой елани, увидели Прокопьев трактор. На косил очном прицепе сидел новый председатель сельсовета Ефим Дугин. Он не утерпел и тоже выехал на покос.
На малых еланях трещали конные косилки с гусевщиками.
Рушился сочный пырей.
Оседали кудрявые визили.
- Высоко выбухала! – увязая по самые колена, шагала по травам Афанасея.
- Травинка на «ять», – кивнул Евтропий. – Разгружайтесь да за балаганы!
Здесь же, среди оживлённых покосников, переминался с ноги на ногу учитель, не зная, к кому приткнуться.