- Отслужился, страдалец? – участливо спросила Агнея, топившая в конюховке печь.
- Вроде того.
- Шапку-то куда подевал? – Митя был одет по-городскому: при галстуке и картузе.
- Шапка мне ни к чему. Раньше она за меня думала, теперь – сам большой...
- В колхозе останешься или поедешь куда?
- Сперва с начальством посоветуюсь.
- С возвращением, – сказал Пермин. – Не рано?
- Кому рано, а мне – в самый раз.
- Ответь мне, Митрий, – подошёл к нему Ямин, – почто оговорил меня?
- Хотел, чтоб ты за мир пострадал.
- Пострадал-то не я, а ты...
- И ты пострадаешь...
- Та-ак... Видно, не переломила тебя тюрьма.
- Я не соломинка. Куда на жильё определишь? Дом-то занят...
- Освободим. Без жилья не останешься.
- На работу примешь?
- Ежели воровать разучился – приму.
- Я теперь поумнел – не попадусь.
- Попадёшься. Токо на этот раз я до суда не допущу... Имей в виду.
- Я от Камчука, – сказал Ефим. – Приказывает хлеб доедать.
- А мы тут посоветовались и решили не сдавать.
- Под суд хочешь?
- Лучше под суд. Зато перед людьми буду чист. Правильно! – одобрил Митя. – Там тоже не звери живут.
- Вот, – он вытащил из кармана пухлую пачку денег, бросил на стол.
- Митрий! – нахмурился Пермин, сметая со стола деньги. – Тебе выйти велено!
- Вам легче не станет.
- Выпускают кого не надо...
- Как вы хотите, а я против, – сказал Ефим. – На слона ниткой не замахиваются...
- Ты на людей погляди, Ефим! Ни в ком живинки не осталось... Выданных двухсот граммов хватит ненадолго. Кто поосторожнее, тот приберёг на чёрный день. Но что было делать Веньке с братьями? Взяв эту жалкую горстку зерна, парнишка снёс его на мельницу. Намололось немного. Съелось быстро. Что же дальше?..
- Надо искать выход, – шагая к току, говорил Пермин.
- Жили хуже, – буркнул Ямин. Он стал раздражителен. – С голоду не помрём.
- Теперь надо жить лучше, чем раньше, а у нас – наоборот.
- Кабы знал, где упадёшь – соломки подостлал бы.
- Вот я и говорю, когда от разных разностей зависеть перестанем?
- Сам хочу знать про это.
- Злой народ стал. Косятся друг на друга.
- Помолчи, Пермин!
Бусила тоскливая серая влага. Разбухшее от дождей небо давило на людей, на землю. В траве копошились черви.
- Ты всё ишо сердит на меня? – на Пермина накатило. Бедственное положение не давало ему покоя, он – Гордею.
Пермин пнул попавшую под ноги лягушку. Переворачиваясь, она полетела в яр. Там кто-то испуганно вскрикнул. Захлюпала под ногами вода.
- Венька мешок волокёт! – ахнул Пермин. – Не иначе – с тока! Ну вот как с такими не материться? – он шагнул вниз, но Ямин удержал его.
- Не тронь.
Пригибаясь к осоке, парнишка тащил на спине мешок, таясь от встречных.
- Вот что, – сказал Ямин. – Надо раздавать хлеб колхозникам. Пущай сами сушат, сами и за сохранность отвечают. Колхозной сушилки всё одно не хватит.
- Усушки не будет?
- У Дугина не будет.
- Не глянется мне, как ты заговорил.
- Спьяна.
Увидев их, Панфило вылез из шалаша и начал вышагивать с ружьём наперевес. Подпустив ближе, вскинул берданку и закричал:
- Кто такие? Замрите!
Пермин шутливо поднял руки.
Ямин прошёл под крышу и, вытащив из-под соломы вицу, огрел ею сторожа.
Старик взвизгнул и яростно заклацал затвором.
- Убери пукалку! – сурово предупредил Ямин и сунул руку в сырое недомогающее зерно: оно температурило.
- За что?
Вытащив нагретую хлебным жаром руку, Ямин сказал:
- Я тебя ставил сторожить, а не разбазаривать! Поди, и сам руку приложил?
- Да что ты! – испугался старик. – Бог свидетель, ни зёрнышка не взял!
- Иди домой, пошлёшь сюда Дугина.
- Со сторожей-то снимаешь?
- На тебя надёжа, как на козла в огороде.
- Дак ведь сироты! Без отца, без матери, – бормотал старик.
- Много вас добреньких за счёт колхоза...
Глава 47
- Я всё видел, Вениамин! – сурово сказал Гордей. – По худой дороге идёшь...
- Дак ведь я... Дак я не для себя, крёстный! Я для Пашки с Колькой. А сам я хоть без хлеба проживу...
- Ладно! Когда просохнет – сдашь всё до единого зёрнышка Дугину. Ясно? А для еды у меня возьмёшь.
- Панкратов тоже сдаст?
- Он разве брал?
- Брал. Я сам с крыши видел. Два куля нагрёб...