Другое дело для молодых. Этим нужен каждый шаг, Вами указанный. Из них Вы можете лепить что хотите. А те — уже слишком плотный состав, глина сухая… И потому, когда пойдет «Ревизор», то Вы можете испытывать гордость, что создали Хлестакова во 2‑м действии, а Уралов за то, что Вы дали на пяти-шести репетициях, Вы напрасно мучили сорок репетиций. Все равно он будет играть так, как после Ваших пяти-шести репетиций. И Леонидов, и Лужский, и, уж конечно, Вишневский…
Я хотел написать Вам очень много, но не написал еще и четверти. А между тем половина третьего ночи… Постараюсь найти время и писать дальше. До чего-нибудь допишусь… То есть до того, что мне мерещится впереди.
Ваш В. Немирович-Данченко
227. Н. Е. Эфросу[1091]
Декабрь (после 21‑го) 1908 г. Москва
А ведь Вы все-таки не правы. По существу не правы. С точки зрения отчета о первом представлении, оно, может быть, и так. Но самая-то точка зрения неверна. Ведь Вы не репортер первого представления. Хотя бы и исключительно талантливый репортер. Вы — театральный обозреватель. По Вашим статьям общество должно рисовать себе картину театральной жизни на протяжении многих и многих представлений пьесы. Этому-то Ваша статья о «Ревизоре» и не удовлетворяет[1092]. Я ведь рассуждаю очень хладнокровно. Мое самолюбие молчит. Да и мне самому не нравятся многие частности и даже кое-что в общем. Но если какой-нибудь зритель вырежет из газеты Вашу статью и прочтет ее после того, как посмотрит «Ревизора» на 20‑м или 40‑м представлении, он удивится, как многое передано Вами неверно.
{469} Первое представление — вот беда театров и было бы бедой Художественного театра, если бы последний не был до некоторой степени обеззаражен от этой беды своей репутацией.
Я говорю это лет двадцать.
Театральная рецензия, как отчет о первом представлении, есть зло, очень вредное для театрального искусства. Такой «протокол» первого представления, какой дал Дорошевич, я понимаю. А рецензия о первом представлении — зло и, подчеркиваю, очень вредное.
В интервью о «Ревизоре» я пробовал предупредить это зло, сказав, что первое представление есть только проект. Но это прошло мимо ушей рецензентов[1093].
В чем же зло?
А вот в чем.
Есть два рода постановок: на один сезон, хотя бы на 50 спектаклей, и на много лет, на 5 – 10, 20. Соответственно с этим идет и работа театра. Ничего нет легче, как иметь успех на первом представлении и тем обеспечить себе сезон. Это одинаково легко и для автора и для театра. Я говорю, конечно, об авторе и театре, не лишенных таланта. Для этого надо быть и по мысли, и по форме, и по исполнению только чуть-чуть выше банальности. Только кое-где. И то осторожно. Актеры для этого должны быть совершенно готовы, законченны в своих ролях. Но актеры могут быть таковыми лишь при условии — не забираться в особенные глубины психологии и не стремиться создавать яркие характерности. Они должны быть приятно неглубоки, приятно поверхностны, приятно общесценичны. Один-два виртуозных штришка — и довольно.
Если же актер заберется глубже и поставит себе задачи неизмеримо более сложные, как в психологии, так и в изображении, то он не может приготовить роль на протяжении одних генеральных репетиций, хоть бы их было 20. Ему надо готовить роль на публике. Чем сложнее задачи, тем более ошибок, от которых актер может отделаться, только глубоко вживаясь в роль. Отнимите эти ошибки вначале — и роль вся рассыплется или, во всяком случае, потеряет в своей ценности. {470} Чем новее образ, тем менее ясно, как на него будет реагировать публика, тем труднее овладеть темпом роли, тем дольше не произойдет то слияние души актера с новой характерностью, без которого нет готового создания.
Актер на генеральных может даже «найти себя» в новом образе, но вполне овладеть всеми новыми для него приемами, переживаниями, темпом и проч. и проч. он не может иначе как через известный промежуток времени.
Все, что относится к актеру, относится и ко всему ансамблю. Только через много представлений сложные задачи постановки могут вылиться в легкую и гармоническую форму, какой Вы требуете от первого представления. Только через много представлений отпадут ошибки темпа, преувеличений, нажима, неровностей. В первых представлениях все еще не слилось: отдельные роли, обстановка, отдельные действия пьесы — все идет кусками, часто грузными. Еще нет общего, легкого, гармонического целого.
Посмотрите «Вишневый сад», и Вы совершенно не узнаете в этой кружевной, грациозной картине той тяжелой, грузной драмы, какою «Сад» был в первый год. Но если бы театр хотел дать то же впечатление сразу, он должен был бы отказаться от целого потока подробностей быта и психологии, которые тогда лезли в глаза своей подчеркнутостью и преувеличениями, а теперь мелькают, как брызги, отчетливо, но легко.
Посмотрите на исполнение Книппер Маши в «Трех сестрах», Савицкой в той же пьесе, Артема в «Вишневом саде», Лужского во всех его ролях, Германовой в «Сочельнике» («Бранд»), Станиславского в Фамусове, Вишневского в «Дяде Ване», и Вы увидите, что между первыми представлениями и теперь — целая пропасть. А «Горе от ума»! Только со второго сезона, после 40‑го представления — это une vraie comйdie[1094], истинный гротеск. И несмотря на многие недочеты, это — великолепный спектакль.
Я говорю, что безапелляционные рецензии о первом представлении есть зло театра, потому что они, эти рецензии, {471} соблазняют малодушных. Они тянут на то, чтобы первые представления были законченными, и заставляют отказываться от трудных задач. Рецензенты с такой точкой зрения тянут театр на сезонную забаву и тем губят продолжительность жизни театральных представлений. Если бы Художественный театр не был так мужествен в этом соблазне, от него уже ничего бы не осталось. А разве его сила в премьерах, имевших большой успех? Разве его сила в первом абонементе? Даже смешно подумать об этом. Его сила в тех 10 – 80 – 100 тысячах людей, которые смотрят истинно художественные 70‑е и 100‑е представления. Вот для кого работает театр и вот почему он силен. А не для вас, первого абонемента. Когда Художественный театр ставит, он думает о том, что пьеса должна идти 100 раз, а не о том, что она пойдет в первый абонемент.
Эта последняя мысль только отравляет работу, не придавая ей малейшей помощи.
У Корша могут думать только о том, чтобы угодить первой публике. И в Малом на этом гибнут, становясь рабами первой публики и потом, из раза в раз, остывая к своему труду. Да и как не остыть, раз задачи так легко осуществляются. Только сложные задачи поддерживают работоспособность.
Поэтому Ваша задача — оценить постановку в ее элементах. Заложены ли в нее элементы развития, невзирая на недочеты, которые сами собой отпадут. Наконец, укажите, что должно отпасть, над чем надо работать при следующих спектаклях.
В «Росмерсхольме» не было элементов живучести. Можно было прямо и сказать, что это дитя — мертворожденное[1095]. Но относительно «Ревизора» это неправда. Это как раз та пьеса, которая еще долго будет расти.