Если Вы ничего не имеете против пользования этим Вашим трудом, то будьте любезны известить об этом Гнедича (Сергиевская, 31). Он хлопочет для нас. Вы понимаете, что чем скорее, тем лучше.
Со своей стороны, мы все сделаем при случае, чтобы отблагодарить Вас любезностью за любезность.
Надеюсь, что Вы в Москве не минуете нашего театра.
Преданный Вам Вл. Немирович-Данченко
54. А. П. Чехову[286]
21 августа 1898 г. Москва
21 авг.
Гранатный пер., д. Ступишиной
Я уже приступил к беседам и считкам «Чайки». В Конторе императорских театров нет обязательства твоего на Москву[287], а если бы оно было вообще, то находилось бы здесь. Ввиду этого дай мне поскорей разрешение на постановку. В гонораре, я надеюсь, мы сойдемся. Если тебе нужны будут деньги вперед, распоряжусь выдать.
Я переезжаю окончательно в Москву 26‑го; 27‑го и 28‑го еще буду отсутствовать, а с 29‑го совсем засяду в Москве.
Кроме того, разреши мне иначе планировать декорации, чем они указаны у тебя. Мы с Алексеевым провели над «Чайкой» {144} двое суток, и многое сложилось у нас так, как может более способствовать настроению (а оно в пьесе так важно!). Особливо первое действие. Ты во всяком случае будь спокоен, что все будет делаться к успеху пьесы.
Первая беседа затянулась у меня с артистами на 4 с лишком часа, и то только о двух первых актах (кроме общих задач).
Мало-помалу мне удалось так возбудить умы, что беседа приняла оживленный и даже горячий характер. Я всегда начинаю постановки с беседы, чтобы все артисты стремились к одной цели.
Затем, еще позволь мне, если встретится надобность, кое-где вставить словечко-другое. Очень мало, но может понадобиться.
Встретился как-то с Кони и много говорил о «Чайке»[288]. Уверен, что у нас тебе не придется испытать ничего подобного петербургской постановке. Я буду считать «реабилитацию» этой пьесы большой своей заслугой[289].
Твой Вл. Немирович-Данченко
55. А. П. Чехову[290]
24 августа 1898 г. Москва
24 авг.
Гранатный пер., д. Ступишиной
Дорогой Антон Павлович!
Сегодня было две считки «Чайки».
Если бы ты незримо присутствовал, ты… знаешь что?.. Ты немедленно начал бы писать новую пьесу!
Ты был бы свидетелем такого растущего, захватывающего интереса, такой глубокой вдумчивости, таких толкований и такого общего нервного напряжения, что за один этот день ты горячо полюбил бы самого себя.
Сегодня мы тебя все бесконечно любили за твой талант, за деликатность и чуткость твоей души.
Планируем, пробуем тоны или — вернее — полутоны, в каких должна идти «Чайка», рассуждаем, какими сценическими {145} путями достичь того, чтобы публика была охвачена так же, как охвачены мы…
Не шутя говорю, что если наш театр станет на ноги, то ты, подарив нас «Чайкой», «Дядей Ваней» и «Ивановым», напишешь для нас еще пьесу.
Никогда я не был так влюблен в твой талант, как теперь, когда пришлось забираться в самую глубь твоей пьесы.
Написал это письмецо, вернувшись домой с вечерней считки, — хотелось написать тебе.
Твой Вл. Немирович-Данченко
56. К. С. Станиславскому[291]
2 сентября 1898 г. Москва
Среда 2 сент.
Новостей мало, дорогой Константин Сергеевич! Завтра, 3‑го, начинаем опять репетиции. В клубе не позволяют по вечерам репетировать народные сцены. Говорят, мешаете играть в карты. Ввиду этого в клубе будут репетиции без народных сцен, а последние — в школе[292]. Тесно там, но что же делать.
Получил от Вас три действия «Чайки»[293]. В первое уже вдумался, 2‑е и 3‑е только пробежал один раз (но внимательно).
Вы позволите мне кое-что не проводить на сцену? Многое бесподобно, до чего я не додумался бы. И смело, и интересно, и оживляет пьесу. Но кое-что, по-моему, должно резать общий тон и мешать тонкости настроения, которое и без того трудно поддержать.
Видите ли, «Чайка» написана тонким карандашом и требует, по-моему, при постановке необыкновенной осторожности. Есть места, которые легко могут вызвать неловкое впечатление.
Я думал убрать все, что может расположить зрителя к излишним смешкам, дабы он был готов к восприятию лучших мест пьесы. Поэтому, например, при исполнении пьесы Треплева надо, чтобы лица вели себя в полутонах. Иначе публика легче пойдет за слушающими, чем за Треплевым и Ниной. {146} Треплев и Нина должны здесь доминировать с своим нервным, декадентски мрачным настроением над шаловливым настроением остальных лиц. Если же случится наоборот, то произойдет именно та неловкость, которая провалила пьесу в Петербурге.
Не подумайте, однако, что я вообще против всего смелого и резкого в подобных местах. Я понимаю, что смена впечатлений только усилит эффект мистически-трагический. Я только боюсь некоторых подробностей. Ну, вот хоть бы «кваканье лягушек» во время представления пьесы Треплева. Мне хочется, как раз наоборот, полной таинственной тишины. Удары колокола где-нибудь на погосте — другое дело. Иногда нельзя рассеивать внимание зрителя, отвлекать его бытовыми подробностями. Зритель всегда глуп. С ним надо поступать, как с ребенком.
Мне трудно было вообще переделать свой план, но я уже вник в Ваш и сживаюсь с ним.
Завтра буду репетировать, вероятно, только первое действие два раза. Все еще по тетрадкам.
Фессинг и Снигирев могут участвовать в наших спектаклях. Я им положил пока по 25 р. в месяц (ведь некоторые статисты получают по 25). Кроме того, я взял Тарасова, о котором, кажется, писал Вам: однокурсник Кошеверова. У него отличная фигура, сильный бас и прекрасное лицо. Но он мало подвижен (конечно, гораздо лучше Судьбинина). За 60 р. в месяц. Он может играть: любую из вторых ролей в «Федоре», любую в «Акосте» — я думаю Манассе, лучше Судьбинина во сто раз, — Хорега (если понадобится) в «Антигоне», Дон Базилио и т. д. Из него же я думаю приготовить Гневышева[294]. Сейчас я его занял в школе — Крутицкий в «На всякого мудреца» (и Тихомирова занял — Голутвин). Вообще, думаю, что он у нас привьется.
Я ездил в Харьков и снял очень выгодно театр со 2‑го дня пасхи на 15 спектаклей с правом продлить их до 20.
В половине сентября слетаю для той же цели в Одессу.
Этим и ограничим весну[295].
Вишневский уговаривает снять на две недели поста (на 10 спектаклей) Варшаву. Еще не решился я.
{147} Симов сдал 6 декораций «Федора», которые поделываются уже.
Щукину я подал выписанными все необходимые переделки. Всего 17 пунктов.
Идут дожди. Есть надежда, что Щукин скоро прикончит свои глупые спектакли и пустит нас[296].
Сегодня собираю режиссерский совет для кое-каких второстепенных разговоров.
Оркестр уже составляется Калинниковым. Первоначальный план его превышал все возможные сметы. Выходит, что мы должны держать чуть ли не полный оперный оркестр, что совершенно немыслимо. И обходился бы он, без жалованья дирижеру и арфе, около 9 тысяч. Это ни к чему не нужная роскошь. Теперь наметили составить его: 1) из 6 лиц готовых, опытных музыкантов, 2) более 20 учеников старшего выпуска. Эти вообще всегда служат или у Мамонтова, или у Блюменталя[297], получают по 75 р. в месяц, но тяготятся огромной работой, мешающей им учиться. К нам они пойдут на разовых, что составит не более 35 – 40 р. в месяц, зато, приготовив две пьесы, будут весь сезон почти свободны от репетиций и играть далеко не каждый день; 3) постоянная арфа (для всех пьес).
Благодаря такой комбинации оркестр обойдется не дороже 6 т.
И то!
Мне говорил Симон, что Вы и «Шейлока» хотите ставить с оркестром. Надо ли это, Константин Сергеевич? Это опять усилит расход. Несколько музыкантов всегда будут к нашим услугам, но целый оркестр — очень трудно и дорого.
Хор для «Ганнеле» получим от школы. А мальчиков в «Ганнеле» и весь хор для «Антигоны» придется брать из какой-нибудь певческой капеллы.