322. Л. Н. Андрееву[328]
12 июня 1916 г. Ялта
9 [12] июня
Дорогой Леонид Николаевич!
9 июня!
Немного оправдать мое молчание.
Не так давно произошел небывалый случай в истории Художественного театра: я не был с ним ровно месяц! Со второго дня пасхи захворал бронхитищем; чтобы избавиться, уехал в Крым на 8 дней и вернулся в театр только 12 мая. Можете представить, сколько накопилось дел и делишек! А тут еще {171} ворвались кое-какие личные дела, и вот я за полтора с лишним месяца был в котле деловых разрешений.
Теперь несколько дней в Крыму. 14 уеду в Кисловодск (до востребования), а с 12 июля в деревню (Екатеринославская губ., почт. ст. Больше-Янисоль, усадьба Нескучное). И в Москву — 12 августа.
Что же Вы делаете? Думаете ли Вы о Художественном театре? Думаете ли вообще о театре?
Я Вас люблю, Леонид Николаевич.
Не странно Вам такое признание?
Я вас люблю больше всех се-часовых писателей. Но и ненавижу больше их всех. Впрочем, я, кажется, не умею ненавидеть. Злюсь. Мучаюсь Вами.
Вас я тоже, кажется, немало мучил. Нам потому нельзя сердиться друг на друга. Мы квиты.
Может быть, все дело в том, что и меня и Вас за Вас мучают другие люди? Но я с ними неразрывен! И иногда они бывают правы.
Ах, как я злюсь на Вас, когда чувствую, что они правы. Женщина, та сердится на любимого, когда он не в авантаже, и ее подруги тайно радуются, что он не в авантаже. «Ну что тебе стоило не надевать этот галстук и не говорить так грубо?»…
(А когда он наденет галстук, который нравится вам, и будет сдержан в выражениях, он будет в полном авантаже, станет ординарным…)
Итак, военный сезон прошел. Второй военный сезон. По нашему плану предстоит еще третий такой же. Во всяком случае, первая его половина.
«Линию», которую я Вам рисовал, продолжаю вести. Готовиться для искусства, но быть в нем в старых знакомых проявлениях. Художественный театр был эту зиму очень нужен публике. Но тот Художественный театр Чехова, и «Царя Федора», и «На дне»! Даже Достоевский не был нужен. Новое никому не было нужно. Кроме десятка-другого театралов, таких театралов, которые останутся ими даже в случае всемирного землетрясения. Как только отдышатся, так сейчас же скажут: а в Художественном театре скоро премьера?
{172} В Художественном театре не скоро будет премьера.
Что мы делаем? Хотите Вы знать. Что нового делаем?
Значит, Станиславский с Москвиным все время занимались «Селом Степанчиковым». Занимались много, кропотливо, но меня еще не звали. Только Москвин не хотел уезжать на лето, не показав мне своих замыслов[329].
Другая группа занималась «Розой и Крестом» — направленная самим Блоком[330]. Чего там достигли — тоже мало знаю. Не думаю, чтоб многого, однако репетировали, искали.
Третья группа приступила к «Дяде Ване». Только приступила. Качалов играет в «Розе и Кресте» (самого урода) и Астрова в «Дяде Ване»[331].
Вот и все, что у нас начато.
Но планов еще много. Германова с Бутовой собираются репетировать самостоятельно «Короля темного покоя» Р. Тагора и играть в студии[332], которая предполагается к расширению, то есть думаем снять еще помещение, побольше, для старой студии[333]. Гзовская с Вишневским собираются поработать также студийным порядком над новой пьесой Волькенштейна[334]. Пьеса Тагора очаровательная во всех отношениях, пьеса Волькенштейна с женской ролью, которая, оказывается, увлекает актрису. Сама же пьеса скромных достоинств. Розданы роли для работы тем же порядком в «Флорентийской трагедии» Уайльда[335]. Приступили и к репетициям «Чайки». «Чайка» и «Дядя Ваня» — это к поддержанию чеховского репертуара. В «Чайке» новые Треплев и Нина, остальные старые[336]. В «Дяде Ване» — все новые.
Как видите, устанавливается независимость от нового репертуара. Нельзя возлагать все надежды на то, что придет неожиданно. А когда придет, то соответствующая по распределению актеров работа будет отложена и уступит место этой новой работе.
«Дежурная» пьеса пока только одна — «Село Степанчиково». «Дежурная», то есть для нее отстраняется все, что ей может мешать. И для нее одной пока готовится декорация и пр. (Добужинским).
Начинать сезон предполагаем опять рано, в половине сентября. Для усиления старого репертуара возобновляется {173} «Иванов» с несколькими по необходимости новыми исполнителями, но без всякой новизны в интерпретации. Десять раз говорили и о возобновлении «Екатерины Ивановны», но вследствие разных, чисто технических, соображений все еще откладываем. (Приходится, между прочим, вводить новых Коромыслова, Ментикова и Лизу).
Новую пьесу написал Мережковский. Читал он ее группе актеров, как раз в мое отсутствие. Он приезжал смотреть «Будет радость», а я в это время уехал в Крым. Я получил от него пьесу в самом конце мая и еще не успел ни списаться с ним, ни сговориться. Кажется, в Кисловодске он меня подождет. Мне кажется, что он еще будет перерабатывать пьесу.
Ну, а что же все-таки делаете Вы?
Приступить к «Самсону» мы, как видите, не могли[337]. Рисковать такой постановкой, затрачиваясь на нее авансом, у нас нет средств. Просто-напросто, нет таких средств. Это из таких пьес, к которой раз приступить, она сразу становится «дежурной». Ее не отложишь, как все другие наши работы. Затраты на нее надо производить сейчас же. Это не в студии играть, где за тысячу рублей можно сделать всю обстановку.
Очень меня интересует, думаете Вы о театре или нет? Будете ли писать что-нибудь для театра?
Я начинаю приходить в отчаяние от «безпьесья». Пусть Сологуб говорит еще раз лекции в Камерном театре, от этого горизонты нисколько не очистятся. Трагический репертуар! Как это легко бросить с кафедры. Я так много думал за эту зиму обо всем, что говорил Сологуб! И совершенно убежден, что он смотрит на театр исключительно с точки зрения своего литературного чувствования театра, совершенно не зная самый театр. Трагический репертуар в постановке Таирова и исполнении Коонен в самом счастливом случае может быть только наискромнейшей этюдной попыткой. Трагедия без трагика! Театральное представление без первой театральной силы — актера. Рагу из зайца без зайца. Да даже и без рагу. Только меню. В пресловутом треугольнике Мейерхольда — актер, режиссер и зритель — все будет взвалено на зрителя. Мечтай, что перед тобою настоящая трагическая проникновенность режиссера и настоящие трагические актеры!
{174} А как только к репертуару Сологуба подойдут настоящие актеры, так и окажется, что либо они не найдут материала для своего творчества, либо отвернутся от всего холодного, надуманного, непростого, от чего отворачивается истинный русский талант[338].
Перед отъездом из Москвы (для планов работы) я смотрел внимательно несколько наших спектаклей и нашел, что трагедия, заложенная в спектаклях Чехова («Вишневый сад» и «Три сестры»), гораздо более глубокая, чем об этом думает Сологуб. И конечно, гораздо больше убедительная, чем формальная трагедия в спектакле «Сакунталы»[339].
И актеры наши живут в вещах Чехова не бытовыми буднями — они давно переросли этот масштаб, — а истинно трагическим. И публика это прекрасно чувствует! Рассказывали мне, что в мое отсутствие, когда Мережковский восхищался спектаклем «Будет радость», Философов говорил о том, что наши актеры не умеют играть философских драм и не идут «дальше чеховского бытия». Жаль, что меня не было при этом и оппонировать ему не сумели ни Станиславский, ни Стахович. Один Качалов что-то деликатно возражал.