Вообразите, что у меня до сих пор не проходит дня, вернее, ночи, чтоб я не повторял мысленно целых кусков из комедии. В бессонные ночи я проделывал многочисленные исследования: в стихе, в повторении рифм, в корявости там и сям языка, в «штампах» Грибоедова (например, выражение «мочи нет», повторяющееся шесть или семь раз) и т. д. И всегда нахожу что-нибудь новое для себя. Но, между прочим, накопил много отрицательных особенностей в поведении Чацкого…
Придет время, я подберу все накопленное, и тогда, как и при постановке, мне без Вас, конечно, не обойтись.
Вл. Немирович-Данченко
P. S. 1) В последней Вашей книжке есть ошибка: Вы в виде аргумента называете четвертый акт самым коротким. Это не так: 486, 567, 638, 530[651].
2) Какая это пустая «игра ума» в воспоминаниях Мичуриной о Софье: будто Софья не переставала любить Чацкого[652]. Впрочем, об этом в свое время много писалось…[653]
Вл. Немирович-Данченко
402. О. Л. Книппер-Чеховой[654]
27 июня 1924 г. Карловы Вары
27 июня
Karlovy Vary (Karlsbad) Villa Mignon
Милая Ольга Леонардовна! Благодарю за книжку писем Антона Павловича. Читаю их с волнением. Мне мало приходится отдаваться воспоминаниям вообще — некогда, некогда и некогда! А тут невольно вспоминаются «дни минувшие»… Останавливаюсь, стараюсь припомнить, как это все было, почему было так, а не иначе…
Ай‑ай‑ай, сколько прожито! Как давно все это было! Вы, тогдашняя, Вы — «Чайки», «Дяди Вани» и «Трех сестер» — как сейчас передо мной, Вы были очень пленительная.
Мне иногда кажется, что я живу пятую или шестую жизнь. Не считая детства! А все еще дела много, все еще я нужен многим.
{317} Хорошо бы только не пропустить, когда действительно перестану быть нужен, стану лишним, в тягость, да еще знаменитым — возитесь со мной! И поступить, как высокоумно поступил А. Стахович[655].
Кто-то мне говорил, что Вы иногда впадаете в мерехлюндию насчет своей артистической дороги. А я думаю наоборот. Молодые роли от Вас ушли, и Вы начнете новую, отличную актерскую жизнь. Ведь сил у Вас много, слава аллаху. А больше сейчас и делать нечего, как заниматься искусством.
Нет, «мы еще повоюем»!
Я только что сдал боевую работу[656]. Словно бомба разорвалась в оперном мире. Рецензии — от резко враждебных до ярко восторженных. И почти все сводятся к «новой эре в оперном искусстве». …
Жаль, что в драме нельзя так продуктивно работать, как в музыкально-сценическом деле…
Отдыхайте и приезжайте. Пора подойти к жизни посерьезнее, чем делалось это вашей группой вот уже 5 лет!
15 августа назначена репетиция «Ревизора». Вы будете городничиха?[657] Или и Вы?..
До свидания. Целую Вас.
В. Немирович-Данченко
Если хотите написать мне, пишите сюда до числа 18‑го. А потом спросите у Бертенсона адрес.
403. О. С. Бокшанской[658]
Июнь 1924 г. Берлин
Пятница
Жаль, что не увиделся с Вами. Очень жаль…
А в Режице-то!.. Мы из-за Вас недоспали. Поезд приходил в двенадцатом часу ночи. Выглядывали, искали Вас в Режице II, в Режице I и опять в Режице II. Нет!..[659]
В Берлине около меня Бертенсон. Но приехал вчера и Л. Д. Леонидов. Рассказывают, рассказывают!..
{318} Старики в Москве бранили «администрацию» очень. Я был к этому готов.
Теперь все Вы, как были в Америке, встретитесь в Москве в б. Камергерском пер. Без меня! И даже без К. О. И начнете репетиции без нас. Моим «зам» будет Лужский. Но это будет продолжаться недолго. Недели две, даже меньше.
Я пришлю распределение сил и работ. Впрочем, Лужский и Судаков посвящены во все детали.
В воскресенье утром уеду в Карлсбад. Помню, как в прошлом году, в 8 утра, Вы провожали нас. Отчего Вы не приехали и на этот раз?
До свидания.
Вы будете моим секретарем. Рипси[660] будет при Константине Сергеевиче.
До свидания.
Напишите мне через Леонидова (Weimar, 3 – 4)
Ваш В. Немирович-Данченко
404. Ф. Н. Михальскому[661]
Июнь – июль 1924 г.
Милый и дорогой мой Федор Николаевич!
Ваше письмо я получил — из Омска. За границей. Читал его с Екатериной Николаевной и плакали мы. Голубчик, верю, что Вы чисты, что Вы глубоко преданы Художественному театру, что Ваши испытания скоро окончатся, что Вы вернетесь к нам и опять будете с нами, в нашем общем дорогом Театре. Крепко обнимаю Вас и за себя и за Ек. Ник.
Вл. Немирович-Данченко
405. Из письма В. В. Лужскому[662]
6 августа 1924 г.
6 авг.
… Если у кого-либо из стариков есть мысль (я подозреваю, что есть), что я очень хочу слияния МХТ с Музыкальной студией, то это неверно. Я думаю, что это органически невозможно.
{319} Пока МХТ не может играть все шесть спектаклей в неделю, он дает приют обособленному организму Муз. студии. Но так как последнему для существования надо 4 спектакля в неделю, — то МХТ довольствуется тоже 4 спектаклями в неделю (или оба — по 3 1/2?). К пасхе МХТ должен прийти ко всем шести спектаклям, и тогда Муз. студия должна отодвинуться. Вот и все.
МХТ нужна своя Студия и школа, чтоб складываться в новый театр, базирующийся на старом[663]. Тут надо быть смелым, решительным и в некоторых случаях до резкости ясным.
Сохрани бог опираться на те условия, которые уже выработали во 2‑й Студии. Какие-то привычки, которые уже ярко обнаружили свои дурные стороны и которые, наконец, довели студию до того, что над ней был занесен дамоклов меч.
Опыт всех студий, к которым я за два года присмотрелся с обостреннейшим вниманием, показал мне ясно, что в них лучше, что хуже, что жизненно, а что чепуха.
Котлубай и Горчаков самые лучшие представители хорошего, благородного актерского воспитания. Это для меня не подлежит ни малейшему сомнению. И я хочу, чтоб в студию и школу проник именно их художественно-воспитательный дух.
Баратов и Демидов лучше всех владеют той внешней (Баратов) и внутренней (Демидов) техникой, которая может делать актеров.
Судаков — бескорыстнее других своих товарищей, больше способен отдаваться идеализации, напористее их.
Я очень рекомендую Вам оценить и дорожить этой пятеркой. У каждого из них есть недостатки — и не малые — и я их знаю. Но их достоинства гарантируют будущее этого нового Театра.
Надо, дорогой Василий Васильевич, взяться за дело смело и широко. Не зарываться в частности, а тем более в частных, мелочных взаимоотношениях.
Главная беда (пишу это курсивом) стариков и их взаимоотношений, что они зарылись в междоусобных дрязгах, заражали ими друг друга, заведующего труппой и Константина {320} Сергеевича. Такая политика лишает управление и широкого сердца и широкой идеологии.
Нельзя быть всем приятным. Нельзя крупное и мелкое, серьезное и чепухистое валить в одну кучу.
Нельзя бояться сказать громко: это стоит пятерки, а это — тройки с плюсом. А у нас боятся обидеть и потому вместо пятерки ставят четверку с плюсом, а вместо тройки с плюсом — четверку.
Дело двигают только несколько пятерок, а не множество троек.
Вы мне простите, что я пишу так наставительно, но мне очень хочется быть с Вами в полном согласии, я и люблю Вас и очень, очень ценю Вас. …
Ваш В. Немирович-Данченко
406. К. А. Треневу[664]
10 сентября 1924 г. Москва
Телеграмма
С огромным интересом прочел Вашу «Пугачевщину», прошу исключительного права для постановки в Московском Художественном театре.