— Сэр, прямо сейчас нам удалось превратить войну из войны движения в войну истощения в нашу пользу. Это встречное движение Избранных. Если мы атакуем их подготовленные позиции, мы обескровим себя; наше истощение пойдет им на пользу. Поверьте мне, сэр, пожалуйста — если вы когда-либо доверяли моему военному суждению, доверьтесь ему сейчас. Мы бы сломали себя, пытаясь сделать это. Местность там благоприятствует обороне — именно так мы пережили их первоначальную атаку, — а их полевые укрепления неприступны, как горы. И это еще не все.
Он встал и взял указку, проведя ее кончиком по «Готической Линии». — Это уменьшит их линию обороны, и при массированной артиллерийской поддержке и хорошей связи из их непосредственного тыла они могут сократить силы, стоящие перед нами. Это означает, что они могут сконцентрировать реальный стратегический резерв, а не просто «ограбить Питера, чтобы заплатить Полу», выводя подразделения с линии, чтобы снова подключить их в другом месте. У них не было подлинного резерва. Если они получат его, это освобождает всю ситуацию и отдает им большую часть инициативы.
Премьер посмотрел на Джона. — Ваши партизаны должны были сковать их силы, — сказал он.
— Так и есть, господин премьер, — ответил Джон. — У них двести тысяч человек, удерживающих свои линии связи в старой Империи, и еще сто тысяч в Сьерре, плюс большая часть Националистической армии Либерта. Что, кстати, полезно для них, только, до тех пор, пока Либерт убежден, что они победят. Если бы они могли свободно использовать эти силы, мы бы проиграли войну в их большом натиске прошлой осенью.
Джон обвел взглядом сидящих за столом. — Джентльмены? Послышался ропот согласия, в некоторых случаях неохотного.
— Партизаны могут быть нам чрезвычайно полезны, — продолжал Джон. — Но они не могут выиграть войну. Однако они могут сделать так, чтобы мы смогли ее выиграть.
Премьер-министр пригладил большим пальцем свои слегка запачканные табаком белые усы; они и его большая копна белоснежных волос были его политическими визитными карточками, наряду с серыми шелковыми перчатками, которые он носил.
— Как и сидеть и смотреть на Избранных — на форты Избранных на нашей земле, — прорычал он. — Адмирал?
Морис Фарр неохотно кивнул. — Мы не можем рисковать нападением на Флот Метрополии Страны в Проходе, — сказал он. — В настоящее время — нет. Это слишком далеко от наших баз, а их базы слишком близко. И в то время как наша оперативная эффективность быстро растет, больше, чем у них — они уже были в состоянии боевой готовности — они наращивают ее так быстро, как только могут. У них серьезные производственные проблемы, их рабочая сила не хочет работать, но у них также есть опыт в этом. Если они смогут завершить свой последний цикл судостроения, наш запас превосходства сильно сократится.
Он пожал плечами. — В течение следующих двух лет у нас будет преимущество в военно-морском флоте, которое останется неизменным или увеличится. После этого я не могу дать никаких гарантий.
Он посмотрел на своих сыновей и снова пожал плечами. Если бы премьер-министр запросил анализ в рамках его компетенции, Морис Фарр дал бы его.
Джеффри кашлянул. — Ну, господин премьер, дело в том, что, хотя «Готическая Линия» позволяет врагу восстановить некоторую свободу действий, она сделает то же самое и для нас — и даже раньше.
Премьер пристально посмотрел на него. Джеффри продолжал: — Они не собираются выходить из этих укреплений на нас. Особенно после того, как им пришлось так много потрудиться, и до тех пор, пока мы сохраняем разумные силы, противостоящие им. Это означает, что мы можем вывести большую часть наших опытных дивизий с фронта, восстановить их численность и направить новые формирования на врага. Это даст им опыт; для этого нам не нужно устраивать полномасштабные нападения, просто агрессивно патрулировать. И таким образом, у нас будет стратегический резерв, и раньше, чем у них. Они не осмелятся ослабить свои силы, противостоящие нам, пока эти их работы не будут завершены.
Премьер откинулся на спинку стула. Он начал свою карьеру в радикальной политике — и несколько раз дрался на дуэлях с политическими оппонентами и теми, кого он считал клеветническими журналистами, когда это еще было законно в некоторых западных провинциях. Джон напомнил себе, что нельзя недооценивать этого человека; он был не просто драчливым экстремистом, которого некоторые изображали из него. За проницательными маленькими глазками скрывается много ума и много нервов.
— Итак, — сказал он. — Вы думаете, что мы можем что-то сделать с этим вашим стратегическим резервом за те два года, которые у нас есть — что это за военная фраза?
— Окно возможностей, господин премьер, — сказали военные.
— Ваше окно возможностей? — продолжил премьер.
— Да, сэр, — сказал Джеффри. — «Из нашего окна возможностей в мое окно возможностей»? — подумал он. — «Что ж, это определенно проясняет, кто виноват, если что-то пойдет не так».
— Он политик, Джефф, — подсказал Радж. Возник краткий мысленный образ Раджа, лежащего лицом вниз на великолепном мозаичном полу, в то время как над ним стоял человек, одетый в великолепные металлические одежды, которые сверкали под дуговыми лампами. — Я знаю эту породу.
Политический лидер оглянулся на Мориса Фарра. — Что вы скажете, адмирал?
— Мы должны предпринять некоторые действия в ближайшие два года, — ответил он с клинической отстраненностью. — Как я уже сказал, за этот период наша сила увеличится по сравнению с их. Но сейчас они контролируют три четверти полезной площади суши, ресурсов и населения планеты; хотя им потребуется время, чтобы использовать то, что они захватили, и, в конечном итоге, они это сделают. Тогда баланс сил начнет качаться не в нашу пользу. В военно-морской, и не только.
Большинство военных за столом неохотно кивнули.
Премьер оперся локтями на стол, сжал одну руку в кулак, а другую положил поверх него и оперся подбородком на костяшки пальцев. Припухшие глаза уставились на Джеффри. — Расскажите мне еще, — попросил он.
— Хорошо, сэр… — начал он.
* * *
Лифт все еще работал, когда совещание закончилось. — Черт возьми, но я надеюсь, что из этой компании нет никаких утечек, — сказал Джон, ожидая со своим приемным братом, пока поднимется первая партия.
— Вот, почему я ограничился общими фразами, — ответил Джеффри, зевая. — Я помню времена, когда эти поздние вечера были удовольствием, а не чем-то таким, от чего у тебя в глазах было ощущение, будто их отварили, очистили и обваляли в кайенском перце.
Джон покачал головой. — Полезные обобщения, однако, — сказал он с некоторым раздражением.
Джеффри слегка ухмыльнулся и хлопнул его по руке. — Братан, мы никак не можем помешать Четвертому Бюро или Военной Разведке выяснить наши возможности, — сказал он. — И, исходя из этого, выводим наши общие намерения. Что мы должны сделать так, чтобы сохранить точные намерения в секрете. Все будет зависеть от этого.
Джон с несчастным видом кивнул. — Мне все равно это не нравится.
— Конечно, нет, — ответил Джеффри притворно успокаивающим голосом. — Ты контрразведчик. Ты не будешь счастлив, если не будешь знать все обо всех, а никто другой вообще ничего не знает.
Лифт с грохотом остановился на дне шахты, и раздвижные сетчатые двери открылись. Они вошли; маленькое помещение было украшено красным плюшевым ковром, зеркалами и резьбой из орехового дерева, как в верхней части административного особняка, в отличие от утилитарных помещений внизу, пристроенных в довоенные годы. Служащий закрыл двери и потянулся к полированному дереву и латуни рычага, который управлял лифтом.
— Первый этаж, я полагаю, джентльмены? — сказал он с легким Имперским акцентом.
Джон кивнул и спросил на родном языке мужчины: — Как там наверху, Марио?
Лифтер ухмыльнулся посетителю, который нашел ему эту работу. — Плохо, синьор, — ответил он. — Свиньи тедески сегодня в бою. Пусть Бог, Мария и все Святые хранят вас в безопасности.
— Аминь, — сказал Джон и достал портсигар из кармана куртки. Сигариллы внутри портсигара были темными, с золотым ободком; он предложил их другим мужчинам, затем щелкнул зажигалкой.