А что если наступают времена, когда «modern на всех» сменяется «modern'oм на каждого в отдельности»? Что здесь можно иметь в виду? Уже не рациональность, а душевность — вплоть до духовности. Чтобы субъект (при всем пренебрежении именно как в постмодернизме — именно подлежащее в человеке) предстал субстанцией (не в себе сущее, а как «предустановленная гармония»). Нерешимая задача? Да, кажется. Но отчего мы об этом можем догадываться? Из душевных испытаний от всех тех влияний СМИ, общественных отношений, мировых катаклизмов и т.д. Но главное, наверное, не во фрейдовском «Оно», не в юнговских «архетипах», а в том, что мы есть теперь и сейчас, состоянии, которое никогда не может догнать сознание.
Оказалось, что креативность невозможна, а если и возможна, то в антигуманных свершениях, что можно продемонстрировать и в «исторических сублимациях». Нерон, подвизавшийся на сцене, поджег затем Рим. Вот спектакль! Гитлер, кажется, желающий стать то ли фотографом, то ли художником, развязал вторую мировую войну. Сталин в духовной семинарии писал стихи, а стал духовным гонителем. Да это относится вообще ко всем великим творцам «истории», с исключением или вниманием к тем, кто сошел с ума: Ницше, Ленин и др. от того, что они наделали или от того, что не получилось ожидаемого «творчества».
Все-таки, гений и злодейство — вещи совместимые. Доброго гения не бывает. Или это оборачивается, например, «Трагедией» возрожденческого титанизма. Возрождение вообще не состоялось, говорит Н.А.Бердяев.
Модерн был и закончился, он реализовался в формах, не отвечающих человеку. Сам человек, его среда оказались извращенными, развращенными... относительно «природы» и постмодерн означает констатацию ничего иного как экологического кризиса. Собственно это идея экологизма, что особенно не эксплицируется. «Дом бытия» сквозит или, наоборот, захлопнут наглухо в цивилизационном «тексте».
Культура пропадает потому, что рвутся связи с природой. Может быть Интернет, эта «мировая паутина», и есть то самое «одеяло», которое человечество натянуло от природы на себя?
И тогда в постсовременности может быть национальная идея — это жер-ана? Выражаясь же категориально — это хронос из топоса, а не наоборот, когда говорят: чтобы «как во всем мире». Глобализация не допускает национальную идею. Что мы и испытываем теперь!
«Национальная идея» — это нечто сродни «красоте», которая спасет Мир (Достоевский). А это «чудо ребенка», «тайна женщины», «загадки природы» (о чем я уже писал). Мир не спасла истина, не спасло и добро, может они-то и ввергли мир в «посты», на них и была первоочередная установка.
Красота, а лучше прекрасное — это то, что превосходит себя (Бодрийяр говорит о превосходстве системы над собой вместо самоутверждения).
Странно то, что в постмодернизме испытывается разочарование в настоящем из прошлого и именно самыми просветленными умами второй половины ХХ века, но в то же время предлагается (хотя так ли это?) во всех «ужасах» настоящее (деконструкция, зло, всевластие, текстуальность, нарративность и т.д.)?
Но культура есть пересечение времени (коммуникации) в вертикали «самостояния» человека, между собой и другим, но не в качестве застрявшего в отношениях или пусть играющего в какие-то игры существа. В таких состояниях мы находимся в мире повседневности. Формула «заботы» у Хайдеггера гласит: уже быть впереди себя в качестве бытия при внутри мира, присущем сущим. Культура подлинная, а не мнимая, не уплощенная до «коммуникации», пусть в ней даже человек соучаствует со всеми своими атрибутами — от тела до духа, от инстинктов до мыслей — но это все падший до зрелищ, униженный до равенства с другими индивид. Теперь это проявляется в «транссексуальности», «трансполитичности» (Бодрийяр). Вот, где онтология глобализации! Это отношения дочеловеческих Я. Человеческое как выражение культуры лишь тогда возможно, когда оно предстает в Другом, в его преимуществе перед Я. Так что здесь пересечение коммуникации — это не образование декартовых координат или просто символ креста, а колебание паскалевской «мыслящей былинки» в тисках отношений: то ужас, то восхищение, то возмущение, то падение перед Другим. До крайностей садомазохистского комплекса.
В постмодернизме есть и то, и другое — с интенциями на разрыв реальности (понимай культуры).
Глобализация может идти от центрированного эго (сверхдержавы), с подавлением всего иного, периферийного как заглатывание других культур, экономик, территорий и т.д. И тут может быть и роль национальной идеи, в которой должна быть осознана, лучше отрефлектирована, вся чуждость тому, что наступает, соблазняет, обнимает из какого-то иного эгоцентричного мира как такого хронотопоса, для которого мы не являемся как раз другими. Распространение ценностей и т.д. происходит и в виде того, что это имеет место относительно обыденности, первичных потребностей, т.е. всего того, «чем жив человек».