— Колес путных не можешь поставить на свою телегу! — крикнул он Петру.
— А как ты их поставишь? Колесников в селе давно нет, колес тоже, зато те, которые палки в колеса суют, не перевелись! Ты попробуй вспахать трактором огород, сколько это будет стоить? Двенадцать рублей! А моими конями — полтора рубля. Вот тебе и ракета, считай!
— Вы его не раздражайте, шепнул Утюжок Пшоню, — он у нас малахольный, может и прибить.
Пшонь торопливо передвинулся в задок воза и до самого Днепра молчал, только вращал своими зеньками во все стороны да надувал усы.
Лодчонка была небольшая, ветхая, весло всего лишь одно, Пшонь даже возмутился:
— Что это за безобразие? Не могли дать большую лодку?
— Большую никак нельзя, — объяснил Утюжок.
— Это почему же?
— Динозаврий испугается. А тогда — спаси и помилуй! Да вы не сумлевайтесь. Я в войну целого хвашистского хвельдмаршала тут катал — и ничего…
— Сотрудничал, дед, с оккупантами? — насторожился Пшонь.
— Да как сказать? Было всего. Вода тогда здесь не такая стояла. Плавни, значит, озера в них, а то трава. А в траве — море птицы! Гуси, лебеди, журавли, дрофы, куропатки, перепелки! Дрофу, бывало, убьешь — три горшка из-под кулаги мяса насолишь. А куропаток! Идешь по траве, шарк-шарк ногами, а их там — пропасть! Так и порхают, так и выпархивают! А уж что перепелок! Сидишь, бывало, над миской с борщом, а они прямо тебе в борщ! Да сытые, как лини. Все ведь лето в пшенице нагуливают жир для перелетов в теплые края…
— А где же все это теперь? — строго спросил Пшонь.
— Да где же? Динозаврий все и поел.
— Так, так, так, — защелкал языком Пшонь, доставая свой блокнотище. Сек-кундочку, дед! Теперь не спеши, потому как все надо записать!
— Оно можно и записать, а можно и так оставить.
— Оставлять мы не можем. Откуда взялся этот динозавр?
— А кто ж его знает? Может, разбудили взрывами. Или от бомбежек во время войны или теперь от каменоломни, когда камень рвут. Говорят, оно в Днепре спало сколько-то там миллионов лет, а теперь над ним грюкнуло, оно и полезло на берег. Вылезет ночью, нажрется, как скотина, и снова залезает.
— Кто-нибудь его видел?
— Да и вы увидите, коли охота.
— Я?
— А кто же? Вот взгляните в воду. Видите? Вот уже лодкой наплываем на след. Видно же?
Пшонь уставился туда, куда показывал дед Утюжок, и даже блокнот уронил из рук. Лодка плыла по мелкому, и сквозь тихую прозрачную воду были отчетливо видны два глубоченных следа от какого-то гигантского чудовища. Следы шли параллельно, не было им ни конца ни края, они были одинаковые (не глубже, не мельче), будто отмерены какой-то сверхъестественной силой, и от этой убийственной одинаковости становились еще страшнее. Разумеется, Пшоню и в голову не могло прийти, что осенью сорок третьего года тут через плавни шли на переправу наши танки, дорогу им мостили саперы лозой и тальниковыми ветками, стальные траки перемалывали эти лозы, прогребались до тысячелетних корневищ плавневых трав и оставили тут такие следы, что их не могла теперь сгладить никакая сила. В Карповом Яре уже потом, вспоминая старинные рассказы о страшных полозах, дядьки говорили об этих танковых следах:
— Вот уж словно полозы тут выгуливались!
Дед Утюжок вспомнил эти разговоры и намерился поймать Пшоня на побасенку про полоза, но поскольку ему подбросили более звонкое слово «динозавр», так он поскорее и взял его на вооружение. Не все были убеждены, что Пшонь так легко поймается на этот крючок, но дед Утюжок не сомневался. «Тут выходит оно как? — размышлял он. — Человек этот такой злой, что и себя укусит, а кто злой, тот и дурной. Ну, а уж коли глуп, то и поверит во все на свете!» Теперь он украдкой наблюдал за Пшонем и видел, что тот не только поверил, но и испугался. Но виду еще не подавал, лишь нацелился на Утюжка своими усами и капризно спросил:
— А почему два следа?
— Две лапищи, значится, — объяснил дед Утюжок. — Как каменные столбы. Оно их и не подымает, а только волочит.
— И на берег?
— Когда голодное, так и прется! И жрет все, что попадет!
— Почему же не поставят сторожей?
— Штатов не дают. Да и как его устережешь и чем отпугнешь? Берданка не берет. Милиционер Воскобойник пробовал из пистолета — пули отскакивают. Тут разве тот пулемет, который мне партизаны дали, так я его нашим доблестным воинам подарил.
— Так, так, так, — облизал пересохшие губы Пшонь, — это надо записать. Преступное попустительство. Откормили динозавра, прячут его на дне, а он поедает всю окружающую среду. Природные богатства под угрозой, трудовые массы всколыхнулись от возмущения, а руководство…