«В окошко влез,» – немедленно покаялся тот.
«Хм,» – хмыкнула старуха. – «И чего надо?»
«Помощи бы мне,» – робко проблеял Ефим. – «Подмогнул бы ты мне, парень. Мне бы только из города убраться, а дальше я сам.»
Последняя фраза предназначалась Балашу.
«Ефим, прятаться нет нужды. Нас давно никто не ищет,» – уверил гостя Балаш.
«Так это Вас, а меня очень даже ищут. Весь город на ушах стоит,» – горестно вздохнул Ефим.
«Так это ты убил Азара? Почему?»
«Нет, нет. Вы чего? Ну, может, маленько поспособствовал,» – сознался он. – «Знать бы, что так получится, слова бы никому не сказал.»
«Гони его в шею, паршивца,» – мудро посоветовала старуха. – «Он и маму родную продаст, не моргнув глазом, а уж тебя – как пить дать.»
Ефим сидел на полу, будто голодная, побитая, уличная собачонка, которая с замиранием сердца смотрит на равнодушных к её участи прохожих в поисках сочувствия и жалости, и робкой надеждой на помощь, но в душе понимает, что не получит ничего, кроме лишнего пинка, и подыхать ей сегодня в подворотне от голода и побоев. Надежда в его глазах постепенно сменялась отчаянием.
Жалость, та самая предательская жалость, что зачастую толкает людей на необдуманные, спонтанные поступки – приютить бездомного котенка, щенка или хуже того – ребенка, кольнула юношу в сердце.
«Ладно, я что-нибудь придумаю,» – нехотя пообещал Балаш.
***
Балаш маялся в очереди на досмотр уже три четверти часа. Стражники не торопились. Сейчас они осматривали плоские корзины с клубникой, которые селянка несла на торг. Как будто в них можно спрятать человека, туда и кошка то не поместится. Перед этим служаки долго и сосредоточенно рылись в телеге возмущенного фермера, везущего домой целый ворох гостинцев из города, выуживая из кучи добра то новую лопату, то узорчатую ткань жене на платье, а то и колоду неприличных картинок, что из-под полы предлагают купить сомнительные личности, шляющиеся по тавернам. Покрасневший, ровно помидор, застуканный за неприличным занятием на старости лет фермер быстро уехал под смех собравшейся толпы. Своей дотошностью и неторопливостью стражники зарабатывали изрядную мзду каждое утро от торопящихся на торг или по прочим делам горожан, не желающих понапрасну терять время. Наконец, подошла и очередь Балаша.
«Кто таков? Куда и по каким делам едешь?» – задал дежурный вопрос стражник – шумный грубиян по имени Гром (на редкость ему подходящем), кичившийся своими полномочиями, будто павлин роскошным хвостом, и получавший от всего происходящего очевидное удовольствие.
Второй – постарше и посерьёзней на вид, явно главный в этом тандеме, которого напарник уважительно кликал Макаром-большеногом, окинув взглядом абсолютно пустую, вкусно пахнущую новым деревом телегу юноши, которую тянула смирная, серая лошадка, заметно погрустнел. С этого и взять то было нечего.
«Ученик мастера Горада с Виноградной улицы. Отвожу заказчику готовую телегу,» – спокойно объяснил Балаш, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди. Распластавшийся, будто лягушка, Ефим лежал между двойным дном телеги, словно начинка в слоеном пирожке, не имея возможности даже пальцем пошевелить, и мечтал только о том, чтобы не чихнуть. Балаш прикрыл его досками и наживил их на один гвоздь, дабы быстрее снять.
Обойдя для порядка вокруг телеги и зачем-то постучав сапогами по колесам, стражники пожали плечами и, переглянувшись, скомандовали долгожданное: «Проезжай.»
Не торопясь, Балаш потянул за собой послушную лошадку и покинул пределы города. И, пока телега не затерялась в окружающих город садах, старался не ускорять шаг. Отъехав на безопасное расстояние, он свернул глубоко в сады и принялся быстро вытаскивать гвозди. Ефим выбрался из заточения слегка посиневший, больше напоминая мертвеца с погребального костра. Он дышал полной грудью, и никак не мог надышаться.
«Думал все, конец мне,» – сказал Ефим немного погодя. – «Ну парень, я теперь твой должник на всю жизнь. Все, что хочешь сделаю, только скажи.»
«Я скажу. Исчезни, Ефим. Больше не показывайся на глаза ни мне, ни Умиле. Знать тебя не хочу. Ты понял?» – взяв его за грудки, угрожающе произнес Балаш.
«Да понял я, понял. Чего уж так сердито,» – пробубнил себе под нос Ефим.
Не обращая больше на него внимания, Балаш приладил доски обратно и покатил, объезжая город, чтобы вернуться назад через другие ворота.
Ефим же растворился в садах и надолго исчез.
Со временем суета в городе улеглась. Мертвые были сожжены и забыты, пепел погребальных костров удобрил землю. Живые погоревал или сделали вид, или не затруднились даже этим и продолжили жить дальше. Пекари пекли хлеб, зубодеры драли зубы, стражники обливались потом, стоя у ворот в полуденный зной, рыбаки, как водится, травили байки о величине улова, а Домиар замышлял.