Комната была погружена в темноту, в эти морозные зимние вечера темнело очень рано, слабый свет от таких же морозных звезд проникал лишь через покрытое морозными узорами окно. Николь, напрягая зрение, вглядывалась в темноту, потом сделала несколько осторожных шагов и вошла в эту «пещеру алхимика». Она услышала чье-то частое дыхание и тут же почувствовала сокрушительный удар по голове. Она не успела произнести ни звука и молча начала падать. Послышался звук бьющегося стекла – она задела одну из многочисленных полок.
Опять Николь увидела СОН, как будто ворвалась в него. Никогда еще ей не было так страшно. Родители стояли возле ее тела, на их лицах явно читалась неприязнь друг к другу, копившаяся на протяжении долгих лет. Рядом с ними находился врач – благородного вида седовласый мужчина, одетый во все белое.
– …Никакой надежды, – услышала она слова доктора.
Мать Николь судорожно всхлипнула, и Николь подумала, что для такой невозмутимой и холодной женщины – это слишком необычное проявление чувств.
– Совсем никакой? – переспросил отец.
– Я считаю, что никакой. Я бы посоветовал, чтобы этот аппарат…
Но Пьер Холл, поджав губы, бросил на него испепеляющий взгляд:
– Я хочу сказать, что мы это еще обсудим.
– Хорошо, – нахмурившись, ответил доктор.
– Мое бедное тело! – громко произнесла Николь.
В ответ на эти слова тело, лежащее на кровати, ее плоть, казалось, слегка вздрогнуло.
– Смотрите! – заверещала мать Николь. – Смотрите! Смотрите! Да смотрите же!
Потом вся эта сцена начала расплываться и удаляться, как будто Николь смотрела на все сквозь перевернутую подзорную трубу. Она почувствовала, что ее обнимают чьи-то руки, а из головы теплой липкой струйкой течет кровь. Она открыла глаза и увидела, что над ней склонилась Мирод, совершенно потрясенная случившимся. Николь увидела также, что в лабораторию вошел Карадок.
– Что случилось, миледи? – отрывисто спросил он, задыхаясь, как от быстрого бега.
– Я не знаю, я ничего не поняла. Леди Аттвуд показалось, что она услышала здесь какой-то шум, а потом мне послышался звук бьющегося стекла, я вбежала сюда и нашла ее лежащей на полу.
– На нее кто-то напал?
Мирод в изумлении уставилась на него:
– Конечно, нет. Ей, наверное, стало плохо, и, падая, она поранила голову.
Карадок почти грубо оттолкнул Мирод:
– Я отнесу ее.
– Только осторожней, она беременна.
– Тогда молитесь, чтобы с ребенком ничего не случилось.
Он поднял ее, в руках этого могучего человека она казалась легкой, как перышко. Сдерживая дыхание, он отнес ее в спальню и бережно уложил на кровать. Николь внимательно посмотрела ему в глаза.
– Там КТО-ТО был, – прошептала она так тихо, чтобы Мирод не могла услышать.
– КТО?
– Я не знаю. Я не разглядела. Но я совершенно уверена, что по голове меня УДАРИЛИ…
Но тут в спальню вошла Мирод, и они замолчали.
– Я сейчас же отправлюсь в Дартмут за врачом, – настойчиво сказал Карадок, вызывающе глядя на Мирод.
– Нет, подожди, погода просто ужасная, – взволнованно ответила она. – Мы с Эммет сами поможем леди Аттвуд.
– Если с ней или с ребенком что-нибудь случится, это будет на нашей совести. Не забывайте, что это ребенок лорда Джоселина. Можно мне взять экипаж? – спросил он так, будто не слышал, что ему сказала Мирод.
– Конечно. Но будь осторожен, дороги скользкие, как стекло.
– Вы тоже будьте осторожны, леди Мирод. В отсутствие хозяина, я – ее телохранитель и уверен, что она упала вовсе не сама.
Она посмотрела на него в изумлении:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я и сам толком не знаю. Все, о чем я прошу, не отходите от миледи.
Потом он вышел. Николь слышала, как он спускается по лестнице, перешагивая сразу через несколько ступенек. Когда звук его шагов замер, Мирод вздохнула.
– Он довольно странный парень, но, я думаю, он прав. Я распоряжусь, чтобы Эммет спала с тобой в одной комнате, – с этими словами она позвонила в колокольчик.
Николь задремала, все предметы в комнате начали терять свои очертания, тени сгустились, отблески от огня матово вспыхивали, отражаясь от дубовых стоек кровати. Ей вдруг показалось, что она осталась одна, совершенно беспомощная. И тут тень в одном из углов стала гуще, отделилась от стены и медленно приблизилась к кровати. Кто-то остановился рядом, глядя на нее с такой ненавистью, что Николь невольно содрогнулась. Это была Сабина, одетая, как всегда, во все черное, ее ледяные глаза смотрели на Николь с дикой яростью.
– Уходи, – прошептала Николь, – уходи отсюда, убирайся!
Но тут Эммет, дремавшая в кресле у камина, встрепенулась и спросила:
– В чем дело, госпожа? – тень тут же исчезла из комнаты, так же бесшумно, как и появилась.
Николь помнила, как ее осматривал врач, добрый и невозмутимый, как и все врачи. Он привел с собой маленькую, похожую на розочку женщину. Она ощупала живот Николь, потом коснулась рукой промежности, проверяя, нет ли там следов крови, и заявила, что на этот раз все обошлось, но что миледи необходим покой.
– А у меня действительно будет ребенок? – спросила Николь так, будто обращалась к современной квалифицированной акушерке.
– Можете не сомневаться, миледи.
– А какого он размера?
– Достаточно большой.
– Как мускатный орех? – настаивала Николь.
– Нет, как груша.
Николь улыбнулась и почти сразу же уснула: ей дали выпить отвар из маковых зерен, и на этот раз она не видела никаких снов.
Когда она проснулась, в комнату сквозь замерзшие окна пробивался веселый яркий день. Эммет отправилась куда-то по делам, и теперь с ней была Мирод, которая стояла, молча глядя в окно, и радостно обернулась, как только Николь позвала ее: