· Да, ‑ кивнул Тадоль‑па. ‑ Можно принять такую заповедь: делай для других так, как хотел бы, чтобы другие делали для тебя.
· Заповеди‑это законы, что ли? ‑ спросил мрачно Минтарл. ‑ Мало их было, чтобы опять писать?
· То были законы кселензов, ограждающие их интересы. Теперь будут законы наши, ‑ сказал Тадоль‑па. ‑ Что тут непонятного тебе?
· А сами вы не видите, что ли? ‑ удивился Минтарл и показал взглядом на задумчиво притихшую Кари. ‑ Какие законы могут быть установлены для всемогущих? Вчера она, вот так же сидя здесь, мановением мысли где‑то в океане столкнула корабль с айсбергом, позавчера взорвала склад аккумуляторов… Какими законами можно ограничить таких?
Кари с интересом прислушалась.
‑ Законами, самими для себя установленными.
Кари подумала и отрицательно мотнула головой.
_ Нельзя заставлять каждого решать заново для себя, можно убить ближнего или нет. Кроме того, в самом высокоразвитом обществе может оказаться индивид е агрессивными инстинктами. Значит, что‑то должно ограничивать этот генетический сбой. Мне кажется, надо сделать так, чтобы каждый знал, что огонь горячий, пробовал он его рукой или нет.
· Так ты за законы? ‑ удивился Минтарл.
· Почему ты удивляешься?
Не удивляюсь ‑ постигаю. Ты можешь ‑ «за». Я могу, он, они… Но ведь получить могущество может индивид с генетическим сбоем, как ты говоришь. И пренебрежет твоим законом.
‑ Не моим, а общественным. Установленным большинством.
‑ Я всю жизнь имел дело с большинством. И вынес убеждение, что возглавляет его ‑ меньшинство. Во все времена всякая новая истина зарождалась в малом круге лиц, хотя бы потому, что первый раз она приходила на ум кому‑то одному. А если я в силу своей отсталости не соглашусь с этим умником? И не подчинюсь даже сгруппированному им большинству? Будучи всемогущим, конечно, как бог.
‑ Путаешь понятия, ‑ вернулся к столу Тадоль‑па. ‑ Мнение становится общественным не потому, что его навязали большинству. Наоборот, большинство принимает это мнение от своего индивида как ответ на возникшую задачу. Поэтому разумнее не противопоставлять себя «умникам», а создавать им условия для того, чтобы они свободно находили своих сторонников и несли в жизнь новые истины… Что касается ссылки на могущество, то, должен сказать, это древнейшая уловка. Идет к нам, наверное, с тех времен, когда первый наш пращур вооружился дубинкой. Потом потрясали копьями, пушками, ядерными бомбами и требовали себе особых привилегий.
‑ А я бы предложила для всех один закон, ‑ сказала Кари и, выждав, когда все взгляды собрались на ней, договорила: ‑ Любовь!
Ее слова, заметила Кари, вызвали какую‑то странную реакцию.
‑ Красиво, ‑ сказал Ригцин, потупясь.
Смутились и отвели взгляды Тадоль‑па и молодые дежурные по обслуживанию Центра Ерик и Барбан, а Минтрал крутил головой, чтобы не смотреть ей в лицо, и вышел из‑за стола, пробормотав:
· Любовь не бывает вечной.
· Разве? ‑ с уличающим удивлением следила за ним Кари, не понимая, что произошло. Почему любовь вызывает у них смущение?
· Я любил Даву… И наше с ней останется здесь, ‑ стукнул Минтарл себя в грудь и вновь уперся взглядом в Кари. ‑ А что может дать любовь обществу?
· Ничего, ‑ улыбнулась Кари таинственно, ‑ кроме самой себя.
· Какая же тогда обществу польза от моей к Даве любви?
· А какая польза от законов, которые вы тут придумываете для нас?
· Закон вносит порядок.
Короче, приносит условия игры. Так делай, а так ‑ нет… Делаешь хорошо ‑ получишь благо, плохо ‑ наказание. Все законы ‑ это частокол, который ведет стадо в нужном направлении. Но мы уже не стадо, нам не потребуются большие загоны и пастухи с дубинками, копьями и ядерными бомбами. Поймите, наконец, нам нужна любовь. Всеобщее состояние постоянного внутреннего расцвета как единая для всех форма жизни. Тогда не потребуется придумывать наказания и поощрения, любовь сама поведет каждого делать добро, и научит, и вдохновит.
‑ Не бороться, а терпеть, ‑ кольнул ее Минтарл, ‑ и не просто терпеть, а еще радоваться тому, что служишь им, восхищаться, боготворить.
Кари перевела непонимающий взгляд с Минтарла на Тадоль‑па.
· Да, Кари, ‑ кивнул он. ‑ Именно то, о чем ты говоришь, кселензы взяли на вооружение. По всей Кселене идет насильственное внушение диктатом чувства любви к кселензам. Сопротивляющихся казнят, прошедшим акт влюбления позволяют появляться в кварталах кселензов и проявлять чувства боготворения кселензов, провозглашенных богами.
· Не может быть, ‑ обмерла Кари и трясла головой, отказываясь верить. ‑Как он мог такое?… Насильно!
· А разве ты полюбила его добровольно? ‑ взял Кари за руку Тадоль‑па и смотрел пристально в глаза. ‑ Ты же любила Эйлева. Да или нет?
· Любила… ‑ вздохнула Кари.
· Значит, диктат! Насильно!
Кари отняла у него руку, отвела глаза. Но Тадоль‑па не отступал от нее, допытывался:
· А ты счастлива?
· Очень.
· Пусть так. А могла бы ты ради него отказаться от борьбы и бросить нас, перейти на его сторону?
Кари задумалась, воссоздала образ Ворха. Какое‑то время лицо его то появлялось, то растворялось в мерцающей зыби, но усилием воли Кари заставила его определиться с такой ясностью, что казалось, можно было разглядывать его черты. Этого уже было достаточно для телепатической настройки, и она отпустила мысль в поиск, как стрелу в полет, и тут же увидела Ворха уже не воображаемого, а такого, каким он был в этот момент ‑ устало входящим в покои отдыха. Теперь осталось сфокусироваться и…
Раздался хлопок ‑ в кресле остались скомканное платье и блокатор биокристалла.
‑ Вот и ответ тебе, ‑ заключил Минтарл.
Тадоль‑ па молчал, опустив голову, потупив взгляд.
День пролетел незаметно, оставив ощущение обессиливающей пустоты. Казалось, из тела ушла энергия. С трудом передвигая ноги, Ворх добрался до внутренних апартаментов отдыха с единственной мыслью: поскорее повалиться в постель.
Уже готовый броситься в кровать, Ворх почему‑то вспомнил Кари, как бы увидел ее перед собой. Видение исчезло, и тут же он уловил в комнате чье‑то присутствие. Оглянулся ‑ в кресло опускалась Кари. Она была совершенно обнажена. Мелькнула догадка: уже сплю. Сидя на кровати, Ворх расстегивал одежду и разглядывал Кари как посетившее его сновидение, в чем все больше убеждался, видя ее неестественную, какую‑то фантастическую красоту. Она и раньше была красивой, но сейчас ослепляла. Видение Кари исторгло волну воспоминаний и тоски. Захотелось увидеть ее живой, стиснуть в объятиях и ласкать, упиваться, любить.
Кари коснулась пальцем бионика. Он вздрогнул: значит, не… Отыскал в кармане блокатор, но он выскользнул из рук Ворха и уплыл к ней; Кари заблокировала им свой бионик. Он достал новый блокатор, надел его, склоняясь к подушке, и, когда потерял ощущение ментального пространства, вновь поднялся и уставился на Кари.
· Как ты появилась здесь?
· Во сне, ‑ улыбнулась Кари.
· Да, мне показалось ‑ снишься… Я и сейчас не верю.
Он протянул к ней руки, но Кари осталась неподвижной. Продолжала смотреть на него то ли любуясь, то ли раздумывая. А Ворх уже не мог сдержать охватившего его порыва чувств, рванулся к ней и вдруг ‑ нет, этого не может быть! не должно быть! ‑ натолкнулся на невидимую упругую стену. В первый момент она поддалась его напору, но тут же легко оттеснила в прежнее положение.
· Ты… ты не веришь мне? ‑ спросил он с растерянностью. ‑ Тогда… зачем здесь?
· Не знаю. Захотелось увидеть. Не надо было?
· Надо. Но зачем тогда барьер?
· Он всегда был.
· Что ты имеешь в виду?
· Твой ум, ‑ вздохнула Кари.
· Но я люблю тебя.
· Твой ум не любит. Все взвешивает, рассчитывает, вооружается. Я не осуждаю тебя, нет. Такова наша природа ‑ быть готовыми к борьбе. Даже в любви, ‑ грустно улыбнулась Кари. ‑ Поэтому не понимаем друг друга.
· Может, ты и права. Конечно, права, ‑ говорил Ворх с самоиронией. ‑ Мы пришельцы из прошлого, где жизнь ‑ борьба за существование.
· Вам плохо существовать?