– Ну а если бы я это отрицал, ты бы мне поверила? – спросил Аристон.
– Хрис, это возмутительно! – воскликнул Данай.
– Он смеется надо мной. Я знаю. И к этому давно привыкла. Мужчины все такие недалекие. Они не в состоянии рассмотреть за уродливой внешностью женщины, за тем, что она представляет из себя мешок костей, ее…
– Ее душу? – подхватил Аристон. – Я, например, в состоянии. – Затем он повысил голос: – Сократ! – крикнул он. – Зайди, пожалуйста, к нам.
Сократ вошел в столовую. Данай беспомощно переводил взгляд с Аристона на философа. Он был в полном смятении. Положение было абсолютно недопустимое, но кого, в сущности, можно было в этом винить?
– Разреши представить тебе госпожу Хрисею, – торжественно произнес Аристон своим глубоким, звучным голосом, – которая отказывает мне в мужских достоинствах. Более того, она настаивает на том, что мы должны изучать ее душу, не обращая внимания на ее – скажем прямо! – весьма скудную и тощую плоть. Что ты думаешь о ней, о Сократ?
– Что перед нами высший дух, – Сократ говорил весьма серьезным тоном, если не считать озорных огоньков в его маленьких черных глазках, – спустившийся на землю на лунном луче, носившийся по свету на пушинке и наконец оказавший честь своим посещением нашему полису. Я приветствую тебя, моя госпожа!
– И я приветствую тебя, великий Сократ, мудрейший из людей, – прошептала Хрисея. – Присядь, прошу тебя. И поговори со мной! О, я так хочу насладиться беседой с тобой! Не обращай внимания на этого тупицу, моего братца. Его жалкого умишка не хватает даже на то, чтобы понять, что все эти законы и обычаи, властвующие над женщинами, ничего не могут значить для такого создания, как я.
– Почему же, моя госпожа? – осведомился Сократ.
– Да потому, что все они направлены на сохранение чистоты и непорочности женщины, то есть того, что я считаю обузой.
– Хрис! – воскликнул Данай.
– Послушай, Дан, перестань шипеть, как идиот:
«Хриссссс!» Повторяю, обузой, от которой я бы охотно избавилась, которую я бы с радостью променяла на свободу, которой пользуются мужчины. Но в любом случае охранять мою девственность – занятие совершенно бессмысленное, ибо кому из увидевших меня она может понадобиться? Подождите! Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно! Особенно ты, Аристон, красотой подобный богам! Я отнюдь не мартовская кошка, сгорающая от похоти. Я даже не знаю, что это такое – влечение к мужчине. Я никогда этого не испытывала…
– Пусть боги сжалятся над тобой, если это правда! – вставил Аристон.
– …Но я стала бы гетерой, ни секунды не раздумывая, если бы располагала тем, что для этого необходимо.
– А что для этого необходимо, моя госпожа? – спросил Сократ.
– Красота. Привлекательность. Хотя бы немного плоти, способной соблазнить мужчину. Я уже сказала, что не понимаю похоти. Но какой бы отвратительной она мне ни казалась, лучше уж быть желанной, чем отвергнутой. Я всегда выхожу из дому с закрытым лицом, как и подобает знатной афинянке, в сопровождении рабыни. И вижу, как мужчины провожают ее глазами – ее, а не меня! Ибо определить, где у меня зад, а где перед, можно только по носкам моих сандалий.
– Хрис! – простонал Данай. – Неужели у тебя нет никакой гордости?
– Абсолютно. А зачем она мне, братец? Чем я могу гордиться?
– Голосом, который лучше любой музыки, – сказал Аристон. – Голосом, звуки которого прекраснее всего, что я когда-либо слышал. Ты знаешь, моя маленькая Хрисея, одного его достаточно, чтобы навсегда сделать любого мужчину твоим рабом. А твои глаза! Глаза робкой лесной нимфы, пробирающейся сквозь дебри своих ночных страхов. Какой огонь горит в их бездонной глубине! Какая теплота, какая нежность…
– Аристон, послушай, – запротестовал Данай, – мне что-то не нравятся такие разговоры.
– То, что я говорю, дорогой друг, я говорю открыто и честно. Твоя сестра не красавица – зачем же мне пытаться убедить ее в обратном? Но вот о чем вы оба забыли, так это о том, что красота в лучшем случае ничего не значит, а в худшем становится проклятием. Так, как это случилось со мной. И я всего лишь хочу ободрить ее, помочь избавиться от этих дурацких мыслей, что ей якобы нечем гордиться. Я человек, который без колебаний бросил бы свое сердце и свое состояние к ее ногам сейчас, немедленно, если бы я только мог это сделать.
Хрисея прижала тонкие руки к горлу. Жест вышел исключительно грациозным, как будто взмах трепетных крыльев.
– А почему же ты не можешь? – прошептала она еле слышно. – У тебя что, уже есть тайная жена?
– Хрис! – взмолился Данай. – Это уже не лезет ни в какие ворота!
– Да заткнись ты наконец, Дан! Я не собираюсь уводить твоего любовника. Я не могу, да и не хочу этого делать. Я вообще не намерена выходить замуж.