- Следовательно, - хитро нашептывало ему безумие, - нужно войти в дом уже смертельно раненным, но так, чтобы смерть подбиралась к тебе потихоньку, незаметно.
Аристон не колеблясь, без малейших угрызений совести, вытащил клинок и почти до кости рассек себе оба запястья. Затем достал из-за пояса второй клинок, бросил его на землю рядом с первым, сунул кровоточащие руки под мышки и постучал локтями в дверь.
Тал открыл и увидел его. Улыбнувшись, илот сказал:
- Входи, сынок. Я рад, что ты пришел. Алкмена попятилась, ее лицо побелело.
- Возрадуйся, отец, - прошептал Аристон. - Возрадуйся, мой отец! Почему ты так на меня смотришь? Разве ты не хочешь меня поцеловать?
- Тал, - сказала Алкмена. - Погляди на него. Я тебе говорила, он обезумел! Он рассуждал об Оресте, Эдипе... Я... я боюсь... он может...
Аристон проворно обмотал кровоточащие запястья концами кроваво-красного плаща и распахнул его.
- Вот, полюбуйся, дорогая матушка, - с любезной улыбкой промолвил он. У меня нет оружия. Я пришел к вам с любовью... попросить твоего благословения, как преданный сын. И твоего, отец. Ты же не виноват, что я не знал
твоей любви и наставлений... Да и матушка моя не виновата, ее ведь взяли силой, когда она была пьяна, во сне... Алкмена вскочила на ноги.
- Ничего подобного! - страстно воскликнула она. - Слушай меня, Аристон! Я проснулась и увидела, как он стоит передо мной, прекрасный, как бог, вылитый бог Дионис, подумала я... Поэтому я протянула к нему руки и заключила его в объятия. Вот, сын, как это было! Можешь меня презирать, но я не стыжусь! Впервые в жизни, через десять лет после того, как этот дряхлый козел стал моим мужем, я узнала, что такое любовь. А когда мой Тал ушел, у меня остался только ты, сынок... я любила в тебе его образ, его отражение, его красоту. Если это грех, то я готова умереть за него, но не от твоей руки, юный святотатец! Ибо...
- Ибо что, матушка? - спросил Аристон. Он чувствовал, как его покидает жизнь и по телу тихо ползет смертный
холод.
- Ибо я хочу, чтобы ты жил. Жил и был счастлив. Я хочу, чтобы ты покинул Спарту, уехал в прекрасные, не такие жестокие края: Лесбос, Фивы или Беотию... Или даже в Афины. Ты женишься, у тебя будут свои дети, и ты забудешь...
Аристон ее уже почти не слышал. Перед глазами стояла
пелена.
- Можно мне присесть? - спросил он. - Я очень устал.
- Конечно! - Тал протянул ему стул. - Хочешь вина,
сынок?
- Нет, отец, - сказал Аристон. - Папа... Ты не поцелуешь меня? Ты же никогда не целовал своего сына. Это будет твоим благословением. Странно... Я не это хотел сказать. Но в душе я чувствую именно это. Я люблю тебя. И тебя тоже, матушка. Не важно, что ты сделала. Ты поступила правильно и хорошо. Благодарю тебя. Благодарю вас обоих за то, что вы зачали меня в обоюдной радости под голубыми небесами. А теперь поцелуйте меня. Слышите?
Поцелуйте! Ибо я...
- Аристон! - вскричал Тал. - Во имя Зевса, что с
тобой, мальчик?
Аристон улыбнулся:
- Ничего отец. Просто... просто я умираю. За твой грех. И за грех моей матушки. Я ваш фармакос - жертвенный козел. А это, наверно, трагедия... "Песнь козлов". Не так ли, отец? Только я умираю тихо, не блея. Как умерла моя Фрина. И Лизандр. И Симоей. В мире столько смертей ... да, отец? Такая вонища! У меня в носу стоит отвратительный запах смерти. Тебе это знакомо, отец? У Лизандра во рту было полно крови. Но я все равно поцеловал его. А теперь...
- Он обезумел! - прошептала Алкмена. - Я тебе говорила, Тал. Он... обезумел...
- Обезумел, матушка? - Аристон выпростал запястья из намокших складок плаща и протянул родителям руки.
- Аристон! - пронзительно вскрикнула Алкмена. - О Тал, взгляни!
- Сынок, - сказал илот. - Это глупо. Давай я перевяжу твои раны. Тебе не нужно...
Но Аристон встал, повернулся, как пьяный, отшвырнул сиденье, шагнул к двери и вышел в ночь.
Тал с львиным рыком кинулся за ним, но растянулся на полу, поскольку Аристон, прекрасно понимая, что в таком состоянии ему не убежать от отца, предусмотрительно поставил ему подножку.
Когда Тал чуть отдышался после падения, мальчик был уже белой точкой, исчезавшей за масличными деревьями. Тал поднялся на ноги и на секунду замер. Алкмена выскочила из дома и схватила его за руку.
- Ты иди туда, - велел Тал, прежде чем она успела раскрыть рот, - а я пойду туда. Может, мы нагоним его, пока он не...
Тал не закончил свою мысль. Это было не нужно. В следующее мгновение они опрометью мчались вперед при свете луны. Спустя десять минут Алкмена, которая, несмотря на свой возраст, бежала, как сама Артемида, заметила Аристона. Шатаясь и спотыкаясь, он ковылял между масличными деревьями, словно слепец. Алкмена подняла голову и закричала:
- Тал! Тал! Я нашла его! Он здесь! И тут же со стороны поля показался Тал. Он кинулся к качавшемуся, почти потерявшему сознание мальчику. Но,
почти добежав до Алкмены, Тал вдруг замер. Алкмена повернула голову и увидела, что солдаты криптеи нацелили на него копья. Она не колебалась ни секунды, а сделала то, что должна была сделать. Наверно, она инстинктивно сознавала, что умереть за любовь легче, чем жить с ней, и что летящий дротик причинит меньше боли ее бедному, израненному, нежному сердцу, нежели медленно угасающие радость и надежда - ас годами они неизменно должны были угаснуть. Алкмена метнулась вперед, чтобы принести в жертву любви все, что у нее было: жизнь. Стремительно летящий дротик сверкнул в лунном свете. Изо рта Алкмены вырвался не крик, а долгий, экстатический вздох. Она отдалась смерти, как любовнику. Тал подхватил ее на руки и опустился на колени. Он попытался вытащить дротик, но не смог: силы его оставили. Он наклонился и поцеловал Алкме-ну в губы, орошая слезами ее неподвижное лицо. Когда солдаты криптеи окружили его с оружием наготове, он по-прежнему стоял на коленях, прижимая к себе Алкмену, из спины которой торчал дротик. Увидев их, Тал положил тело Алкмены на землю и стал, переводя взгляд с одного железного, безжалостного солдата на другого, в лицах которых то ли от рождения, то ли из-за воспитания не было ничего
человеческого.
Буагор Перимед вышел из-за деревьев и с легкой иронической усмешкой посмотрел на рыжебородого.
- Я свободный человек, буагор! - сказал бывший илот. - И македонец. Ты, правда, не знаешь, что это такое, но когда-нибудь узнаешь. Я прошу тебя о том, что мне полагается по праву как свободному человеку: одолжи мне твой кинжал. Раз твои безмозглые собаки-убийцы лишили меня моей... жизни, я хочу сам нанести себе последний удар. Прошу тебя как калокагата, как спартанца!
Буагор все еще улыбался. В предложении рыжебородого была своя прелесть. Компактность. Экономия. Рука Пери-меда потянулась к поясу и схватила кинжал. Он вытащил его
из ножен и подал Талу.
- Да примут тебя великие боги, неодамод! Таких, как
ты, я еще не встречал, - промолвил он.
Орхомен, прибежавший слишком поздно и не успевший предотвратить несчастье, которое он увидел во взгляде Ари
стона, нашел осиротевшего, потерявшего сознание юношу в примятой траве. Тот лежал ничком. В ярости и горе, ибо Орхомен безмерно любил Тала, он выхватил кинжал и занес его над головой. Но остановился.
- Нет, - пробормотал илиарх. - Как говорил Тал, "не смерть наказание, но жизнь". А коли так, то живи, отцеубийца! Я приговариваю тебя к жизни... и к мести Эриний. Когда-нибудь ты на коленях будешь молить меня нанести тебе удар, который я не нанес сейчас. Эриний позаботятся об этом. А если нет, то я сам постараюсь. Так что живи...
Илиарх сунул кинжал в ножны, поднял Аристона и медленно понес его к другим спартанцам, искавшим юношу в нежной, звездной ночи.
Глава VIII
Перимед, начальник тайной полиции, сидел в своей служебной комнате у окна. Однако его взор привлекал не радостный летний пейзаж. Нет, Перимед леденел от ужаса, неотступно думая о смерти, которая неотвратимо приближалась к нему под стук копыт лошади вестового, который наверняка уже подъезжал к лагерю Теламона.