Людовик обладал в высокой степени способностью запоминать лица.
— Я много лет не видел его, но хорошо помню, — обратился он к министру. — Ведь это граф де Фронтенак, не правда ли?
— Да, ваше величество, — ответил Лувуа, — это действительно Людовик де Бюад, граф де Фронтенак, бывший губернатор Канады.
— Мы рады видеть вас вновь на нашем приеме, — проговорил монарх старому дворянину, нагнувшемуся поцеловать протянутую ему белую королевскую руку. — Надеюсь, холод Канады не заморозил вашего горячего чувства преданности нам.
— Это не мог бы сделать даже холод смерти.
— Ну, надеюсь, этого не случится еще много лет. Нам хотелось поблагодарить вас за все хлопоты и заботы о нашей провинции. Вызвали же вас сюда, главным образом, для того чтобы выслушать из ваших уст доклад о положении дел там. Но прежде всего — так как дела, касающиеся бога, важнее дел даже Франции — как идет обращение язычников?
— Нельзя пожаловаться, ваше величество. Добрые отцы иезуиты и францисканцы сделали все, что было в их силах, хотя и те, и другие не прочь пренебречь благами будущего мира ради настоящего.
— Что вы скажете на это, отец мой? — обратился, подмигивая, Людовик к своему духовнику-иезуиту.
— Если дела эти имеют отношение к будущему, то хороший патер, как и всякий добрый католик, обязан направить их как следует.
— Совершенно верно, ваше величество! — подтвердил де Фронтенак, но румянец вспыхнул на его смуглом лице. — Пока ваше величество делали мне честь, поручая вести и эти дела, я не допускал ничьего вмешательства в исполнение моих обязанностей, какая бы одежда ни была на этом человеке — мундир или ряса.
— Довольно, сударь, довольно! — резко оборвал его Людовик. — Я спрашивал вас о миссиях.
— Они процветают, ваше величество. Ирокезы у Сольта и в горах, гуроны в Лоретте, а также алгонкинов вдоль берегов всей реки, начиная от Тадузака на востоке до Сольт-ла-Мари и даже до великих равнин Дакоты, — все приняли знамение креста. Маркетт прошел вниз по реке на запад, проповедывая христианство среди иллинойцев, а иезуиты пронесли слово божие к воинам Длинного Дома в их вигвамы у Ониндали.
— Могу прибавить, ваше величество, — вставил отец Лашез, — что, распространяя евангельскую истину, многие из них часто жертвовали и своей жизнью.
— Да, это верно, ваше величество! — задушевно согласился Фронтенак.
— И вы допускали это?! — горячо воскликнул Людовик. — Вы оставили в живых этих безбожных убийц?
— Я просил войск у вашего величества.
— Я же послал вам.
— Один полк.
— Кариньян-Сальерский? Это мои лучшие солдаты.
— Но нужно было послать больше, ваше величество.
— А сами канадцы? Неужели вы не могли собрать достаточно сил для наказания этих негодяев, этих убийц божьих слуг? Я всегда считал вас воином.
Глаза де Фронтенака вспыхнули и одно мгновение, казалось, резкий ответ готов был сорваться с его губ; однако суровый старик, сделав над собой страшное усилие, сдержался и проговорил:
— Ваше величество может узнать, воин ли я, от тех, кто видел меня под Бенеффом, Мюльгаузеном, Зальцбагом и во многих других местах, где я имел честь своим оружием служить вашему величеству.
— Ваши услуги не были забыты.
— Именно потому, что солдат и имею некоторое понятие о войне, я знаю, как трудно проникнуть в страну, гораздо более обширную, чем Нидерланды, страну, покрытую лесами и болотами, где за каждым деревом притаился дикарь, хотя и не обученный искусству войны, но умеющий уложить северного оленя на расстоянии двухсот шагов и пройти три мили, пока вы сделаете одну. Ну, а если наконец мы и добираемся до их деревень и сжигаем несколько пустых вигвамов да полей маиса, то что же дальше? Дальше приходится возвращаться назад, окруженными тучами невидимых врагов, скрывающихся позади нас, и твердо знать, что всякий отставший будет скальпирован ими. Вы сами воин, ваше величество. И я спрашиваю вас, легка ли такая война для горсти солдат, только что взятых от плуга, и эскадрона охотников, занятых все время мыслями о капканах и бобровых шкурках.
— Да, да, сожалею, что высказался, по-видимому, слишком опрометчиво, — проговорил Людовик. — Мы рассмотрим это дело в совете.
— Ваши слова согревают мое сердце! — воскликнул старый губернатор. — Радостью наполнятся все сердца вдоль длинной реки св. Лаврентия, и белых и красных, когда долетит туда весть, что великий отец за океаном печется о них.
— Но все-таки не ожидайте слишком многого. Канада и так дорого обошлась нам, у нас много дел и в Европе.
— Ах, ваше величество, как бы я мечтал показать вам эту великую страну. Если ваше величество выиграет здесь какую-нибудь кампанию, что получит? Славу, несколько миль земли, Люксембург, Страсбург, один лишний город в королевстве. А там, при одной десятой расходов и сотой части необходимого здесь войска — целый новый мир в ваших руках. И какой, ваше величество, — обширный, богатый, прекрасный! Где в другом месте можно найти такие горы, леса, реки? И все это может быть нашим, если только мы сумеем взять. Кто помешает нам? Несколько разбросанных племен индейцев да небольшая кучка английских фермеров и рыбаков. Обратите туда ваши помыслы, ваше величество, и через несколько лет вы будете стоять в вашей цитадели в Квебеке и сможете воскликнуть: все это от снегов севера до теплого южного залива, от волн океана до больших равнин за рекой Маркетта — все это одна империя и имя ей — Франция, король ее — Людовик, а на знамени красуются цветы лилий!