– А к нам легавые и не заглядывают. Про нас забыли. Да и смена нормальная.
После трёх кружек головы у всех заметно отяжелели. Спасаясь от духоты, сидели на расстеленных на полу матрасах, на которых обычно и спали по ночам. Когда выдули всю пятилитровку, настроение и самочувствие у всех заметно улучшились. Арбалет поблагодарил братву за тёплую встречу и увалился спать. Уснул он крепким и безмятежным сном.
Условия проживания в камере оказались почти непереносимыми – это сразу ощутил Арбалет, едва проснувшись. В тесной, переполненной камере сидельцы постоянно страдали от духоты и сырости. Всем было тяжело, все чувствовали изнуряющий упадок сил. В таком угнетённом состоянии пропадали все человеческие желания.
Наблюдательный Арбалет сразу обратил внимание на то, что даже в жутких условиях этой адской жаровни, арестанты никогда не ругались между собой, а наоборот, старались всячески поддержать друг друга, хотя всем им было явно нелегко. Все опасались как-то нарушить товарищескую атмосферу в камере – атмосферу братства, поддержки, терпения и взаимопонимания. Критические обстоятельства, в которых они оказались, просто вынуждали их быть сплочёнными и дружными. Всем было одинаково плохо, но именно в жесточайших тюремных условиях в каждом из них заработали какие-то иные, доселе скрытые, внутренние механизмы, проснулись давно забытые человеческие эмоции, которые так необходимы нам, людям, и не только в тюрьме, но и на свободе.
Арбалет много размышлял над этим. Ему нравились эти простые люди. Да, все загремели в каталажку, но что бы ни привело их за решётку, все они были разные, все сохранили свою индивидуальность и не потеряли человеческого облика. Каждого встречали и провожали достойно, никого не выделяя и никем не гнушаясь.
В камеру-парилку попал однажды и бомж Вася. Не было у него ни родных, ни близких. А может и были, да общаться с ним когда-то не захотели, ошибочно посчитав себя людьми более высшего сорта. Попался он на краже продуктов (что вполне простительно в его положении: тяжело ведь всё время с помойки питаться, иногда хочется чего-нибудь свежего…). Арбалет с интересом наблюдал, как матёрые зеки относились к этому откровенному босяку, как заботились о нём. Васю отмыли, выбросили лохмотья, в которых он был одет, обули и приодели его. Все принимали активное участие в его жизни. С каждой посылки и передачи уделяли что-то и ему, заботились, чтобы этот, никому не нужный на свободе человек, хотя бы в тюрьме ни в чём не нуждался. И Вася, проживший всю свою жизнь по подвалам, буквально цвёл от счастья. Когда его, уже как осужденного (да, сурово наше государство к таким «крупным» ворам, как Вася!), переводили в другую камеру, он заревел как маленький ребёнок, обнимался со всеми и не скрывал своих слёз.
– Братва, от всей души спасибо за заботу и внимание… Я… Я… – захлёбывался своими слезами расстроенный Вася, пытаясь объяснить что-то самое сокровенное. – Да когда меня закрыли, я повешаться хотел! Я всю жизнь ненавидел и жить не хотел, а вы, родные мои, вернули меня к жизни. Дай бог вам, братья, всего-всего самого хорошего! Век вас не забуду!... Я пожил немало, но не встречал ещё людей лучше вас!
(Это мнение только горемычного бедолаги Василия. Мы-то с вами, дорогие читатели, понимаем. Что лучшие люди у нас не в пересыльной камере сидят, а в правительстве на благо народа пашут. И в Государственной Думе не щадя своих штанов трудятся!).
Очень не хотел Василий ехать в другую камеру. Здесь – братья, а там неизвестно что ждёт, разные люди могут встретиться на тюремном зигзагообразном жизненном пути. Дай бог тебе, друг Василий, встречаться только с достойными людьми, тогда и жить сразу захочется, жить и радоваться, что есть ещё кто-то, кому небезразлична и твоя судьба. Ты просто брат. И не так уж важно, кто ты: бомж, алкоголик, наркоман, надзиратель, министр или депутат. Все мы – только смертные люди, ничтожные пылинки, бесцельно блуждающие во Вселенском мраке.
Когда Василия Дмитриевича увели, Коваль тут же, видимо чтобы разрядить обстановку, сострил:
– Хорошо нам Вася пожелал. Нам бы камеру побольше, а остальное всё у нас уже есть.
Заканчивалось удушливое лето. С приходом прохладных осенних дождей и воздуху в камере становилось побольше. Прежней, невыносимой духоты уже не было, хотя народу в камере по-прежнему не убывало: одни уходили, на их место тут же являлись другие. Тюремная жизнь текла своим чередом. Тем временем, деятельный и предприимчивый Арбалет не терял драгоценных минут даром. Прежде всего, он бросил курить. Надышаться табачной вонью можно и по месту проживания. В камере – тридцать человек, и все курят. Жить приходилось в постоянном дыму. Конечно, старались курить в отдушину, но когда от постоянной камерной вони на продоле дубаки закрывали эти отдушины, вообще становилось невыносимо.
Арбалет нашёл себе другую отдушину – это часовая прогулка на свежем воздухе. Свежий воздух! Как начинаешь ценить его, когда его просто хронически не хватает! Выходишь всего на час, и с какой жадностью вдыхаешь его, с каким упоением глотаешь его и никак не можешь надышаться! Этот час был самым драгоценным для нашего героя, он интенсивно занимался спортом, восстанавливал свой потрёпанный организм, и его крепнущее тело щедро благодарило его за это хорошим, оптимистическим настроением. Затем – обливание холодной водой, и можно дальше спокойно переносить злокозненные превратности судьбы.
Арбалет пытался почаще шутить и балагурить, поддерживал и заботился о других, более слабых духом сидельцах. В сентябре ему исполнилось 27 лет. Но жизненный и духовный возраст его был намного больше. Все эти перенесённые им страдания, рискованные приключения, потери и неудачи, болезни и ломки вынудили его повзрослеть намного раньше других. Жизнь не только колотила и мяла его в своих жерновах, но и учила понимать многое.
Ещё одной целебной отдушиной были для Арбалета книги. Он всегда испытывал непреходящий интеллектуальный и информационный голод. Но в периоды длительного употребления, когда человеку не до книг и информации, когда его стремления ограничиваются поисками денег и наркотиков, духовный рост его не только останавливается, но и поворачивает вспять. А сейчас, в камере, просто лафа: не надо бежать по пятам за собственной смертью. В тюрьме нехватку жизненного пространства компенсирует избыток свободного времени. И Арбалет стремился использовать эту главную драгоценность, время, на своё духовное развитие. Он зачитывался доступной литературой взахлёб. Он и в тюрьме научился получать удовольствия: спорт и книги. Его жизнь в тюрьме стала гораздо интересней его жизни на воле. Он брал сразу по несколько книг, думал и размышлял о прочитанном. Временами ему казалось, что он находится не в крошечной конуре, не в газовой камере с кучей народа, а где-то в другом мире со своими книжными героями. Потом он будет считать это время лучшим из времён. Время приобретения знаний и духовного роста. Силён не тот, кто не упал, а тот, кто упав, сумел подняться.
Арбалет уже не сожалел о прошлом, он смотрел в будущее, извлекая из прошлого бесценные жизненные уроки. На его счастье, тюремная библиотека изобиловала произведениями русских классиков.
Вскоре Арбалет начал замечать, что, когда ему через книги открывались какие-то прежде неведомые истины, ему казалось, что это Господь его не оставляет и как бы через эти книги разговаривает с ним и внушает ему вечные непреходящие истины. Ведёт его невидимой рукой в иной, лучший мир. Кто-то живёт в спортивном мире, кто-то в научном, кто-то горит на производстве, а он жил в своём, духовом мире. Видимо, в дальнейшем ему придётся развиваться и двигаться именно в том направлении. Значит Богу, небесам или кому-то ещё это нужно. Арбалет вновь и вновь убеждался, что ничего случайного в этом мире не происходит. И он благодарил Господа в душе своей, что именно на его долю выпали такие немилосердные испытания, после преодоления которых он как бы сближался с Господом. И даже в, казалось бы, невыносимой обстановке газовой камеры он постоянно чувствовал его присутствие рядом с собой.
По вечерам, когда все зеки, кто как мог, укладывались спать, они, глядя сквозь дымовую завесу на тусклый свет одинокой лампочки, вели долгие философские беседы. Думали и рассуждали, спорили и дискутировали. Эти выброшенные на обочину жизни, убогие и никому ненужные люди говорили о Боге, о высшем Разуме, о судьбах страны и народа, о своём месте в этом мире… А потом, убаюканные этими беседами, мирно засыпали, чтобы утром проснуться, встать и дальше нести свой крест по сумраку повседневности, не видя ни света белого, ни спасительного маяка вдали.