— Про хренушку. Бери меч и не выеживайся!
Меч оказался на удивление легким и красивым. Острое лезвие, рукоятка в форме головы черного пуделя. Наверное, дорогая вещица.
«Откуда она тут взялась? — подумал Остап. — Наверное, была в одном из контейнеров, которые с неба падают… Интересно, есть ли у меня дар фехтования?».
Он вытянул вперед руку с зажатой в ней катаной и попытался сделать круговое движение, как заправский ниндзя. Но получилось неважно. Лезвие едва не задело стоящего рядом Гриву.
На площади было многолюдно. Люди в черных и зеленых робах с молчаливой сосредоточенностью внимали речам Фунта, который вещал, стоя на импровизационной трибуне из пузатых бочек. Говорил он пылко и заразительно. Вылитый Лев Троцкий. Только не хватало усов, бородки и пенсне. В одной руке Фунт держал револьвер, а другую сжал в кулак и энергично месил ею воздух. Его окружали мушкетеры, каждый с помповиком.
— Жители свободного Алькатраса, — неслось над площадью, — нам нужно двигаться дальше! Хватит сидеть на заднице и ждать у моря погоды! Человек сам кузнец своего счастья! Эпоха застоя закончилась, грядет Эпоха перемен. Пора свергнуть с престола этого престарелого маразматика и семимильными шагами идти вперед!
И так далее и тому подобное…
Речь его звучала на удивление грамотно, а революционный пафос в данном контексте выглядел весьма уместно. Остап догадался, что, по всей видимости, речь оратору кто-то написал. Сам бы он вряд ли придумал такое. Но выступал Фунт мастерски, тут ничего не скажешь. Слушатели впитывали его слова, как губка, одобрительно кивали, их глаза горели, а ладони у некоторых непроизвольно сжимались в кулаки. Яд революции медленно проникал в сердца жителей Алькатраса. Нужно было срочно вводить антидот.
— А ну сворачивай базар! — громко скомандовал Грива.
Толпа расступилась, освободив место для трех вооруженных людей.
— Остап⁈ — голос Фунта дрогнул.
— Прекращайте базар-вокзал и бросайте пушки. Остальных попрошу разойтись! — возвестил Шрам.
— Граждане свободного Алькатраса, давайте сплотим ряды и дадим отпор этим могильщикам революции! — взяв себя в руки, уже уверенно прокричал главный заговорщик.
«А ведь лихо загнул, поганец! Интересно, у кого он подрезал эту фразу? Ишь ты! „Могильщики революции“. Звучит!» — подумал Остап.
Послышался шум голосов и недовольные крики. Из народной гущи вышли пять крепких мужиков. Трое были вооружены ножами, остальные держали топоры. Недолго думая, Шрам выстрелил им под ноги.
— Ты что это творишь, гад? — заорал тот, что с топором.
— Я ясно сказал: по домам! Ты что, глухой?
Люди стали отходить от места действия. Нет, они не спешили расходиться по домам. Сохраняя безопасную дистанцию, алькатрасовцы внимательно наблюдали за ходом событий. Они жаждали зрелища.
И они его получили.
Грива и Шрам синхронно открыли огонь по мятежникам. Они ответили тем же.
Итогом стали смерть одного из мушкетеров и ранение в плечо Шрама. Последний шумно рухнул на землю, ружье выскользнуло из его рук и отлетело куда-то в сторону. Грива бросился на помощь к другу, но тут же был убит выстрелом из револьвера. Пуля попала ему в левую щеку, прошла сквозь черепную коробку и вышла из-под основания черепа сзади.
Поняв, что дело пахнет керосином, Остап быстро воспользовался ближайшим укрытием и притаился.
Довольный Фунт вальяжной походкой подошел к раненому, раскручивая на пальце пистолет, как заправский ковбой. Следом семенили уцелевшие вассалы, ружья они держали наизготовку.
— Больно? — спросил бунтовщик.
Ответа не последовало, впрочем, он его и не ждал.
— А сейчас будет еще больнее, — урка ткнул стволом револьвера в рану на плече.
Раздался оглушительный крик, из глаз Шрама брызнули слезы.
— Ой, а кто это у нас хнычет? — просюсюкал Фунт.
— Мальчику сделали бо-бо! — вторил ему один из мушкетеров, самый разговорчивый, которого звали Арамисом.
— Я порву тебя на куски, ублюдок, — захрипел раненый.
— Не смеши меня, чушка.
— «Чушка». Это ты себя так назвал, да?
— Тебя, чушка! Тебя!
— Ты покойник, Фунт!
— От покойника слышу.
Фунт повторил пытку. На сей раз он засунул ствол глубже и как следует провернул в пулевом отверстии. Истошный вопль, гораздо громче прежнего, вновь огласил округу.
— Ты… ты… — простонал Шрам.
— Что я? Не слышу. Можешь говорить громче? — истязатель поднес открытую ладонь к уху и мерзко хохотнул.
— Ты… Ты приблудная шавка, которая не помнит добра. Забыл, как мы тебя приютили в Алькатрасе? А теперь ты кусаешь руку хозяина. И кто же ты после этого? Неблагодарная свинья — вот кто!