- Ну, барин, - закричал ямщик, - беда: буран!"
Мысль о губительных последствиях, к которым приводит вторжение революционной стихии, постоянно проводится писателем в его произведениях.
Еще в октябре 1921 года, едва появившись в Москве Булгаков написал очерк "Муза мести". Он был построен на сопоставлении мыслей великих русских поэтов Пушкина и Некрасова о крестьянстве. Если Пушкин, по мысли Булгакова, раба жалел ("не мог же полубожественный гений не видеть "барства дикого"), но "лишь коснулся волшебным перстом тех, кто от барства дикого стонал непрерывным стоном", то Некрасов, "изменив" своему классу - дворянству, стал выражать интересы другого "великого мира" - крестьянского. Барство же "возненавидел, стал презирать его и гневным ядом напоил строфы". Поэт предсказал возможность прорыва народного гнева:
У каждого крестьянина
Душа, что туча черная
Гневна, грозна - и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям.
И вот "прошло несколько десятилетий, - делает вывод Булгаков, - и вдруг в наши дни случилось чудо. За эти десятки лет в Заплатовых, Дырявимых скопилось столько гнева, что не вместила его больше исполинская чаша. Порвалась цепь великая, но уже не один, а оба конца ее очутились в железных корявых руках и ударили по барину и еще раз по барину... И были грозные, кровавые дожди..."
И этот гнев великий народный, по мысли писателя, умело был использован элементами, преимущественно нерусского происхождения, обещавшими простому люду то, чего он добивался веками, - землю. Но великие комбинаторы осуществили великий обман. Эта тема - слепоты и доверчивости русского народа, его способности в значительной своей массе поддаться на агитацию враждебно настроенных к нему же, как показал дальнейший ход истории, инородцев или предателей - была больной для писателя.
Нельзя не коснуться еще одной чрезвычайно важной темы - вопроса государственного устройства России. Рассуждая на эту тему, Булгаков исподволь подводит к мысли о желательности возврата к самодержавию. Разумеется, он не мог позволить себе откровенные высказывания от своего имени, но из реплик его героев можно выстроить некую логическую схему рассуждений писателя. Собственно говоря, убеждения эти вырисовываются уже из Николкиных надписей и рисунков ("Белая гвардия") на ослепительной поверхности турбинской печи, среди которых выдерется такая: "Да здравствует Россия! Да здравствует самодержавие!" Не менее прямолинейный штабс-капитан Мышлаевский также утверждает вполне определенно: "На Руси возможно только одно: вера православная, власть самодержавная!" И рассудительный Алексей Турбин, "постаревший и мрачный с 25 октября 1917 года", ему не возражает. Напротив, именно он, более других понимавший суть происходящего, с гневом говорит об отречении государя, как о самой страшной трагедии для России:
- Ему никогда, никогда не простится его отречение на станции Дно. Никогда. Но все равно, мы теперь научены горьким опытом и знаем, что спасти Россию может только монархия".
В этом вопросе взгляды Булгакова были традиционны и консервативны. В дневнике писатель подчеркивал, что он "консерватор до мозга костей", терпеть не может все, что связано со словом "социализм". Его взгляды полностью совпадали, например, с мнением Н.М. Карамзина. Великий историограф писал, что император российский, получая власть от Бога, наделяется обязанностью исключительно заниматься благом Отечества. Обладая огромными правами по управлению государством, император лишен был права самоотречения!
Видимо, Булгаков отчетливо сознавал, что именно с падением самодержавия начался процесс распада всех устоев русской жизни. Кстати, об этом задолго до революции говорили лучшие русские умы, предупреждая о надвигающейся опасности. Так, выдающийся русский писатель и философ А. Сухово-Кобылин после смерти Александра III высказал убеждение о приближающемся развале России. Он писал: "Почивший государь Александр III был единственным явлением в славянской России... И царствование его было чудное царствование. Невозможные дела совершались его собственными руками... Это беспримерно! Это объясняется другим беспримерным чудом русским Самодержавием! Не будет этого русского Самодержавия - не будет и России... Повторяю: исчезнет Самодержавие, исчезнет и Россия".
С особым вниманием Булгаков наблюдал за богоборческим движением в стране, развернутым новой властью. Именно эта тема наиболее полно была раскрыта позже в романе "Мастер и Маргарита", хотя весьма рельефно она показана и в "Белой гвардии". Проницательный художник прекрасно понимал, что богоборчество - это не кратковременная вспышка деятельности ультрареволюционных групп, а политическая линия нового антирусского руководства, способная нанести огромнейший вред духовному потенциалу народа. Понимал он также, что немалую лепту в это мерзкое дело могут внести те представители интеллигенции, которые подверглись духовному разложению еще в предреволюционные годы. Именно один из таких "интеллигентов" превосходнейшим образом выписан Булгаковым. Это некто Иван Русаков, сочинивший омерзительные богохульские стишки и как бы в наказание за это награжденный страшной венерической болезнью. И только случившееся несчастье заставляет его прозреть:
"...Излечи меня, о Господи, забудь о той гнусности, которую я написал в припадке безумия, пьяный, под кокаином. Не дай мне сгнить, и я клянусь, что я вновь стану человеком. Укрепи мои силы, избавь меня от кокаина, избавь от слабости духа и избавь меня от Михаила Семеновича Шполянского!.."
От зловещей фигуры Шполянского, несущей заряд духовного растления, писатель затем протянул нить к еще более зловещей личности - Берлиозу, пропагандирующему безбожие уже на широчайшей информационной основе - в многочисленных журналах и газетах.
Смысл деятельности шполянских-берлиозов предельно ясен - обмануть непросвещенный в массе своей народ, направить его по ложному пути, превратить в послушное стадо заблудших. И Булгаков, как и многие другие русские писатели и мыслители, вынужден был констатировать, что ни православная вера, ни патриотические идеи, ни здравый смысл не смогли предотвратить разгул революционной стихии, и обманутый, невежественный народ, воспринявший "бесов" в лике освободителей, вскоре стал пожинать плоды своей слепоты.