И горизонт разбивается, разбивается небо, навстречу огромной волной катится свет – с неба упало солнце, ослепительный взрыв разбивает мир.
Он возвращается.
В комнате – никого.
Всё облеплено тьмой, искромсано жаждой. Перед глазами пляшут солнечные пятна, эхо восторга стучит, стучит в голове. Воды ему не оставили, но Зеру находит забытую кем-то полупустую флягу – алкоголь только сильней раскаляет стук.
Дверь заперта, внизу брезжит полоса тёплого света, доносится спор – яростный, никто друг друга не слышит. Сореш тоже там, говорит редко, устало – Зеру узнаёт форму голоса, а слов не разобрать. Трещит радио, сообщения бьются одно о другое, звук выкручивают то громче, то тише.
Тихо, – инстинкт стреляет по венам. Зеру осторожно собирает свою одежду. Пальцы не слушаются, след от лекарств спутывает движения клейкой паутиной. Сгиб левого локтя саднит изнутри – чёрные точки инъекций в подпалинах яда.
Когда он прижимается лбом к двери, спор становится ярче и злее. Но сперва Зеру не разбирает слов – слышит только раскрошенный помехами голос радиоточки. Альянс, слышит Зеру, капитуляция. Сердце сжимается, падает. Случилось, как он мечтал, всё изменится! Последний всполох взорвавшегося солнца опаляет глаза. Зеру зло трёт их кулаком, на костяшках – чёрная соль.
– Если все они взбунтовались, предали нас, – прорывается вдруг голос Баджера, непривычно издёрганный, нервный, – лучше убить его прямо сейчас.
– Я согласна, – откликается Акта. Баха тянет что-то с вялым сомнением.
– Нет! – восклицает Сореш. – Вы ошибаетесь! Пока я здесь, он стабилен и безопасен. Я всё контролирую, и без КАД19 ему не справиться.
– Твоя работа, – цедит по слову Акта, – больше нет никакого смысла. Никогда не было смысла. Оставь.
– Не в этом дело! – Сореш злится, сейчас – по-настоящему. – Нужно уходить, у нас нет оружия лучше. Вы сами видели.
Все смолкают. Полосу света у ног рассекают тени.
"Он откроет эту дверь, как тогда, и всё станет, как прежде".
Нет.
Яд оплавляет, разъедает замок, Зеру бьёт дверь плечом, отшвыривает Сореша.
Все неподвижны – каменно, оцепенело.
Звенит тишина, дрожит мир, отлитый из цветного стекла.
Масляный свет после мрака размывает их лица. А его сила рвётся из сердца, зовёт, зовёт.
– Зеру...– произносит Сореш, а потом Акта вскакивает с места, вскидывает винтовку:
– Стоять! – глаза у неё блестят, светлые, дикие. Акта всегда заботилась о нём.
– Успокойтесь, – просит Сореш – поздно. Гремит выстрел.
Сила чёрной волной глотает и его, перехлёстывает комнату, отшвыривает всех прочь. Она горит ярче солнца, ярче разлома на горизонте. Зеру не знает, что случилось за пределами этих стен –больше не важно. Ничего не будет как прежде, что бы ни стало с ним после, как прежде не будет, он не позволит.
Чёрный шторм бушует вокруг, стеклянный мир раскаляется, бьётся вдребезги, они были правы, они были правы, мы – те, кто мы есть, всегда так будет. Хотели убить меня, но я не умру, хотели сделать своим оружием, но хватит, всё, я человек!
– Зеру, – шёпот Сореша обожжённый, свистящий, просящий. Он сидит на полу, щурится близоруко. Яд, опаливший и разгромивший комнату, почти его не задел. Единственный человек, что есть у него во всём мире. Зеру не знает, не хочет знать, выжил ли кто-то ещё. В венах дрожит, накаляется яд.
– Ты ведь знаешь, что случится, если не успокоишься. Я помогу тебе. Хватит. Я привёз...
Сореш говорит, и медленно поднимается, и Зеру вдруг не различает его лица – лишь нависающий силуэт, тяжёлый и мутный, а вдруг всё это неправда продолжение сна нет нет нет пусть прекратится!
Чёрной искрящей спицей яд срывается с пальцев, пробивает сердце Сореша и тает. Огонь гложет опрокинутый стол, разгрызает контакты радио, пожирает всех, кто здесь был – но не трогает Зеру. Дым кусает глаза, но больше не душит. Зеру снова стирает чёрные слёзы. Всё кончено.
После каждой атаки, после каждого взрыва его охватывает опустошение, силы уходят стремительней, чем от потери крови. Но Зеру не хочет остаться, не хочет сгореть с ними. Может, это и было бы правильно. Люди, которым хотел доказать... люди, которых предал...
Но он хочет увидеть, что стало с миром. Хочет увидеть солнце над горизонтом – настоящее, не во сне.
За порогом, в тёмной пристройке и правда остался промаркированный чемодан Сореша. Запасы на много дней, куда бы Зеру не решил отправиться. Пройдёт где-то тридцать часов, и яд снова примется глодать его, спутывать мысли – даже сейчас, опустошённый, Зеру слышит эхо этого наваждения, эхо будущей боли. Руки зудят от желания прикоснуться, забрать лекарства.