— Конечно, глупости, – подхватил я, – несёшь чёрт знает что…
— Не об этом говорю, – слабо шевельнул пальцами белой, бескровной руки.
— Тебе не холодно, Алексей Григорьевич? – поправил складки синего байкового одеяла.
— Слушай сюда! Что ты как профессиональная сиделка, – он немного взбодрился, голос стал не расплывчатым, а обрёл былое звучание, – мне костюм жалко…
— Какой костюм?! – даже рот раскрыл от удивления и огляделся по сторонам.
В ногах, на спинке кровати, прикреплённая жёлтой медной проволокой, висела табличка с историей болезни, в головах, над подушкой, перекинулось полотенце.
— Да не здесь костюм, а дома. Недавно только купил…
В реанимации находилось ещё двое больных. Один из них, молодой парень, лежал под системой. Какие‑то стеклянные трубки и тонкие оранжевые резиновые жгутики спускались с металлического каркаса к его руке и скрывались под одеялом, но и он, прищурив глаза, внимательно прислушивался к разговору, не говоря уже о другом болящем.
Проводив глазами по койкам, Чебышев снизил голос до шёпота:
— Чёрный бостон в мелкую полосочку. Э–эх, – тяжело вздохнул, – одевал‑то всего два раза. Теперь вместе со мной гнить будет…
— Тьфу, Алексей Григорьевич, чего ты заладил. Выздоравливай. Летом в Ахтубинск махнем… порыбачим… я в нашем цеху специально бээфчиком разживусь, – хотел развеселить учителя.
Он сделал вид, что засмеялся, но тут же закашлял, изо рта пошла кровь.
Вбежала медсестра и укоризненно поглядела на меня.
— Видите, устал больной, – взяв безжизненную руку, посчитала пульс. – Идите, идите, – указала глазами на дверь.
Уходя, оглянулся на бледное лицо с заострившимся носом.
Живым моего учителя я больше не видел.
Как с ветераном труда и орденоносцем прощались с ним в заводском клубе. На проходной повесили большую фотографию в траурной рамке. Был он здесь намного моложе, чуть–чуть под градусом и глядел не в объектив, а в сторону, еле сдерживая смех, аж губы сжал. Наверное, ходил фотографироваться с Пашкой, и тот чем‑то развеселил его.
Глядя на снимок, не верилось, что Главного больше нет и никогда не будет. Опять я столкнулся со словом «никогда». Постепенно начинал понимать значение и смысл этого жуткого слова. Ещё не раз придётся столкнуться с ним, пока оно не зазвучит по мне…
На похороны денег не пожалел.
Когда все разъехались с кладбища, мы, самые близкие его друзья, остались помянуть Лёшку Чебышева.
Пили. Смолили сигареты. Пашка, не стыдясь никого, плакал.
— Эх, Главный, Главный, жалко‑то как.
Его не успокаивали, пусть выплачется, легче станет.
— Сейчас, вон чё, вон чё, завидует, наверное, – поставил стакан на скамейку Степан Степанович. – Смотрит оттуда, облизывается, – поднял палец вверх.
— Ты смотри, вон чё, вон чё, – передразнил его Семён Васильевич, – не вспомни, что лейтенант запаса.
— Да–а, купчиха осиротела теперь, – после выпитого немного развеселился Большой.
— Фиг там! – вытер нос Пашка. – Теперь она до него доберётся… сплошная трезвость у Главного наступит.
— Слушай сюда, мужики. Когда в больнице был, он хотел, чтоб жена щенка внуку купила, овчарку.
— Чего ж молчал? – всполошился Пашка. – Хрен она чего купит, – осуждающе посмотрел на меня. – Сегодня бы и отнесли. Я знаю, где сын живёт. Он у него офицер, в военкомате работает. А зачем щенок‑то? – удивился вдруг Заев.
— Чтоб деда мальчишка вспоминал…
— Бээфчику бы сейчас! – накатило на Пашку ностальгическое настроение. – Да чтоб конец месяца и план горел… Классные времена были…
— Да–а! – поддержали его работяги. – Не то что теперь… Уже три месяца без зарплаты сидим… А Черномырдин на всех плакатах защиту предлагает, делая знак крыши руками. Ну, не рабочих же защищать хочет, а мафию.
Забывшись, по традиции произнёс:
— Если хотите, идите ко мне работать…
«Наверное, подумали – один доработался», – покраснел я.
— Да Витёк сказал, что промышленность на подъёме, на одну сотую процента чего‑то там у него увеличилось, – хохотнул Гондурас. – Правда, он в прошлом году то же самое говорил… А если серьёзно, то какое увеличение производства может быть, если, по словам директора, военно–воздушные силы закупили в этом году лишь два вертолета… о самолетах и речи нет… А бывший маршал Шапошников служит не России, а американскому концерну «Боинг» и самолёты заказывает у них, отчисляя доллары на поддержку бедной американской промышленности…
— И денежки получает, как сотня маршалов, – перебил его Большой. – За такие бабки хоть чёрту станет служить, не то что Америке.