— Не тот пьяница, кто пьёт, – глубокомысленно заявил он, – а тот, кто в вытрезвитель попадает.
Сам Семён Васильевич это богоугодное заведение пока не посещал, чем очень гордился.
За этот день я всё‑таки сдал контролёрам прибор, они, в свою очередь, успешно потрепали мне нервы – там соринка, там пылинка, – и навалился на редуктора.
В пятницу я выдохся окончательно и поэтому, когда мастер принёс талоны на выходные, распсиховавшись, послал его с ними подальше.
— Не выйдешь? – скрипел он зубами и грозно шевелил раздвоенным носом.
— Не выйду! – твёрдо отвечал ему.
— Смотри, пожалеешь, – грозился Михалыч. – Ещё один прибор нужен.
Чебышев с Пашкой посмеивались.
— Мне и этого – во как хватит! – резал ребром ладони шею. – Ещё редуктора не сдал.
Родионов побежал жаловаться начальнику, но тому было не до меня.
— Ну и работёнку себе нашел, – жалела Татьяна и тут же колола: – Не надо было университет бросать.
Мне уже стало всё безразлично. Поев, в одно время с Дениской укладывался спать.
— Привыкнешь, – успокаивал Чебышев. – У Пашки тоже поначалу не шло, а теперь быстрее меня работает, но хуже, – поправлялся он.
После выходных, казалось, судьба сжалилась надо мной – редуктора сдал без хлопот, но не тут‑то было…
В первых числах декабря на производственное совещание вызвали меня, Пашку и двойняшек.
— Значит, с мастером ругаешься? – начал с меня Кац. – И в выходные работать не желаешь? – ласково журчал его голос.
— Я пока что, Евгений Львович, ученик и в выходные выходить не обязан.
— Умный, значит, – тянул своё Кац. – Ну ладно, а вы, – обратился к перетрусившим двойняшкам, – курить сюда ходите или работать?
Лёлик с Болеком потупились.
— В общем, так! – громко хлопнул кулачищем по столу.
Михалыч довольно шевелил носом.
–… Завтра утром едете в подшефный колхоз на ремонт техники.
— А меня‑то за что? – взвыл Пашка.
— В вытрезвитель не надо попадать!
— Понял! – опустил он голову.
— Евгений Львович, – спокойно начал я, – нас вот, трое учеников, мы учиться должны, а не по колхозам мотаться.
Начальник, заикаясь от мучившей одышки, заорал:
— Не хотите ехать – вообще из цеха убирайтесь!
— Не ты нас брал, не тебе и увольнять! – заорал я ещё громче.
Кац приподнялся с кресла–вертушки и опять тяжело плюхнулся на сиденье.
Больше не кричал, но, заикаясь, прошипел:
— Если завтра не придёте к десяти ноль–ноль – уволю. Всё! Идите, – махнул на дверь и от злости крутанулся в кресле.
Постояв ещё минутку и посмотрев на него, я вышел вслед за Пашкой и двойняшками.
— Ну ты даешь! – встретил меня в курилке Заев. – Разве можно с Кацем спорить? Он в сердцах и по роже двинет. А вообще‑то мужик не плохой, отходчивый. Значит, едем?..
— Не знаю. С женой посоветуюсь.
— Смотри, уволит, да ещё по статье, – стращал Пашка.
Лёлик с Болеком сразу решили ехать.
Пришедший с совещания мастер, не обращая на меня внимания, объяснял двойняшкам и Заеву:
— Сейчас ступайте, деньги получите, сколько вам причитается, и домой. Соберитесь. Завтра в десять ноль–ноль. Не забудьте! – уходя, ещё раз напомнил он.
В кассу, на всякий случай, пошёл вместе со всеми. Нам с двойняшками отвалили по сорок рублей, Пашке – целую зарплату.
Он тут же составил длиннющий список – кому должен. Были там и контролёры, и регулировщик, и чёрт знает кто ещё, и даже Чебышев.
Леша, почуяв поживу, стоял тут как тут.
— А ну‑ка, давай, кошёлка, – тёр он палец о палец.
— С тобой, как приеду, расплачусь, – отмахнулся Заев.
Чебышев от возмущения потерял дар речи, его бородавка грохнулась в обморок.
— Шучу, шучу, – протянул трёшник Пашка.
— Разве так шутят? – вытер потный лоб наставник.
Я в этом месяце сделал десять редукторов – это тридцать рублей – и прибор. Итого, восемьдесят рублей. Это, не считая ученических. Наряды закрыл на Чебышева.
— Как приедешь, сороковник отдам! – пообещал он. – Дол–жен же я за учебу что‑то иметь? Да и подоходный, туда–сюда, профсоюз.
Совесть всё‑таки мучила.
— Царский подарок, – язвил Пашка, – эти‑то хоть в сейф положи, как получишь, а то и их не будет.
— Не учи, пацан! – огрызался гуру.
— Приходи завтра. Всего три недели, подумаешь, – убеждал то ли меня, то ли себя Заев.
— Там видно будет, – распрощался с ним.
Дома, до прихода жены, усиленно колол дрова. Морально я стал сдаваться. «Надо ехать, – твердил себе. – Дров им на три недели хватит. Посмотрю зато, что такое деревня. Правда, я и живу в ней, но всё‑таки. Как Татьяна ещё посмотрит.
Татьяна посмотрела – хуже некуда.