«За себя боится!» – шутили злые языки и в чём‑то были правы.
Злосчастная судьба всё‑таки настигла начальника цеха, но с другой стороны – он сломал или сильно подвернул ногу и лежал в больнице.
Об этом происшествии слухи ходили самые разноречивые, хотя точно пока никто не знал.
Некоторые уверяли, а Гондурас даже видел собственными глазами, как Каца переехала электричка, отрезав ноги до самых… живота, в общем.
Семён Васильевич чётко показывал ребром ладони это место на себе. Однако кладовщица по спирту поднимала его утверждение на смех, и все мужики, приходившие поздравить её с праздником, разумеется, поддерживали спиртовую давалку.
В конце концов, поняв, как глубоко он ошибался, пришёл покаяться и Гондурас.
— Обознался, с кем не бывает? – облизывался, поглядывая на сейф.
Тамара жила недалёко от дома Каца, стоявшего на возвышенности и поздним вечером, по её словам, заметила из окна два странных силуэта, шествующих в гору, – огромный и толстый – впереди, он маятником качался из стороны в сторону и заваливался назад, но сзади его поддерживал руками и головой силуэт поменьше.
— Первый принадлежал Кацу, второй Куцеву, – перейдя на шёпот, сообщила она обступившим её слушателям. – Затем огромный сильно накренился и опрокинулся на маленький, подмяв его под себя, я даже услышала писк – тут уж явно не обошлось без преувеличения, – минут пять они не шевелились, – закатывая глаза, рассказывала кладовщица, – затем маленький выкарабкался и, как в военных фильмах, стал тянуть большого за воротник пальто.
Я утром ходила смотреть след – это что‑то ужасное… Снег они соскребли до асфальта, и асфальт блестел, как натёртый паркет…
— Точнее, как у кота яйца! – вставил Чебышев.
–… Затем подошли какие‑то люди и затащили его в дом, – не обратила внимание на поэтическое сравнение рассказчица, – больше он не вставал, значит, нога сломана, – победно закончила кладовщица, шлёпая себя ладонью по ляжке.
— Как ты уснула после таких ужасов? – убрав наполненную баночку в карман, на полном серьёзе поинтересовался Гондурас. – А Куцев не жилец теперь, расплющило насмерть! – трагично махнул он рукой.
Чебышев прямо‑таки зацвёл, когда увидел нас с Пашкой.
— Соскучился, бородавка? – потискал его Заев.
— У нас тут хозрасчет, – вздохнул учитель. – По среднему не пускают, – достал из шкафа детали.
— Что делать‑то собираешься? – поинтересовался я.
— Ин–вен–та–ри‑за–цию! – осилил он трудное слово. – Детали считать буду. Сегодня весь цех счетоводами станет.
Ну, вам‑то что?! – быстро полез в сейф и достал из коробки мятые трёшки и пятерки. – Вы месяц не работали, деталей мало осталось, – протянул мне деньги. – Как договаривались, сорок рублей… – жалостливо посмотрел на бумажки сэнсэй.
— Ну, Главный, ты даёшь! – усмехнулся Пашка. – Наверное, с кровью от сердца оторвал.
Не слушая его, Чебышев сел за стол. Мы последовали его примеру.
— Ты чего‑то не с похмелья, свеженький, – позавидовал он Пашке.
— Завязал! – гордо ответил тот.
— Ой, ой, ой – заюродствовал его сосед, повернувшись к контролерам и показывая большим пальцем на Заева.
— И давно? – с тайной завистью осведомился учитель.
— Месяц уже! – не обращая внимания на смех, ответил Пашка. – А где Михалыч‑то? – ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался он.
— В отгуле. Видно, здорово натрескался, если Куцев его отпустил, – опять закатился Плоторев.
Перед обедом Чебышев стал усиленно подмигивать Пашке.
— Пошли! – позвал и меня.
Сморщившись, я отказался.
— Опять ваш бээф лакать, увольте…
Заев согласился.
К обеду инвентаризацию мы с ним закончили.
— Слушай, помоги дрова пилить?
— Пожалуйста! – сделал известный жест Пашка, отогнув в стороны мизинец и большой палец.
— Будет! – заверил его.
— Тогда пойдем у Куцева отпросимся.
— Здравствуйте, Василий Лукьянович! – зашли в кабинет.
Зам болезненно поморщился, видно, после Нового года громкий звук раздражал его.
— Как бы нам с обеда уйти, – дыша чуть в сторону, хотя это было лишнее, осведомился Пашка.
— Инвентаризацию мы провели, – видя, что Куцев поднял от стола нездорово–пухлое лицо, произнёс я.
Его голова безвольно склонилась к столу.
Работали споро. Несмотря на морозный день, разделись до свитеров. От наших тел валил пар.
Жена давно пришла с работы и, приготовив ужин, не могла нас дозваться.
— То работать не заставишь, то домой не загонишь, – смеялась она.
Умывшись, чинно уселись за стол. Объяснив, где взял, отдал Татьяне сорок рублей. На радостях она достала из недр шифоньера бутылку вина и бутылку водки. Пашка довольно шмыгнул носом. Денис уже поужинал и сидя на диване смотрел телевизор и между делом картинки в книге. Жена, поставив перед нами фужеры, а себе взяв рюмку, тоже села за стол. Пашка тут же принялся ухаживать – наливал вино, подавал хлеб, говорил комплименты… словом, противно было смотреть…