«Слава богу! Проняло‑таки», – облегчённо вздохнул я.
— Всё поняла? – вновь завалившись на своего скрипучего друга, спросил у неё.
— Конечно, папочка! – смеясь, налила ещё чашку чая.
— О чём думала, когда с тобой говорил?
— Что летом вентилятор не понадобится… Удивлённый, свесился с дивана, пытаясь увидеть её.
— Ты так быстро бегал, что опять придётся чаем согреваться. В бессилии я плюхнулся головой на подушку.
— Ты, лапуля, прежде подумай, а затем говори, потому что часто получается наоборот, – уколола меня.
С первым весенним теплом на работе появился Кац.
— Грач прилетел, держитесь теперь, – запугивал народ
Пашка.
Трость в магазине Евгений Львович приобрести побоялся – не выдержит его веса – и заказал в столярном цехе.
Там материала не пожалели, истратили чуть ли не бревно, забив для устойчивости здоровенный гвоздь в основание нижней части. Увидев пудовый бадик, Заев сказал, что и за два середняка отказался бы его таскать.
В курилке полдня обсуждали данный вопрос. За два середняка согласились походить с бревном лишь Большой и Семён Васильевич, но не больше недели, и чтоб за вредность давали молоко.
— А Гондурас говорил – электричка переехала, – критиковали Семёна Васильевича, – тогда бы пресса о крушении поезда сообщила.
Самые любопытные, в основном женщины, бегали к кабинетной двери подслушивать.
— Орёт! – делились они. – Куцева чехвостит.
— Чем недоволен‑то? – интересовался Пашка.
— Цех развалил, дисциплины нет, больше ничего не понять.
— Цеховой Наполеон получил своё Ватерлоо! – подытожил события умный Гондурас.
С приходом главного шефа начальники рангом поменьше развили бурную деятельность.
Проиграв сражение под Ватерлоо, Куцев не собирался в ссылку на остров Святой Елены, а зачастил в кладовку к «святой» Тамаре. От него частенько стало попахивать спиртным.
— Наполеон скончался на Святой Елене, как бы Куцев не помер на святой Тамаре, – зубоскалил эрудированный Гондурас.
— Что–о? Наполеон умер на бабе?.. – таращился не совсем эрудированный Пашка.
Hо, как говорили в нашей курилке: «На хитрую задницу всегда найдется нечто с винтом».
Таким «нечто» для Каца оказался директор, выпустивший приказ по заводу, касающийся начальников цехов.
В приказе сообщалось, что кто придёт с повинной и покается в прошлогоднем перерасходе средств – тому ничего не будет. Из всех начальников покаяться пришёл один лишь Кац. Его‑то и лишили тринадцатой зарплаты.
— В семье не без урода! – сделал вывод Пашка.
Какую семью он подразумевал, не понял: то ли дружную семью начальников цехов, то ли – библейских народов.
«Наверное, все‑таки – начальников цехов, – размышлял я, собирая прибор, – потому как во втором случае он бы сразу уточнил: «В библейской семье не без урода…»
В середине апреля, после обеда, строгая девушка в белом халате – значит с четвёртого этажа, – сурово поджимая губы, остановилась у моего стола.
— Молодой человек, вы – Двинянин?
— Да! – дурачась, гордо выпрямился.
Не обратив на это внимания, она пригладила тёмные, коротко стриженные волосы и представилась:
— Семина Юля. Цеховой секретарь комсомола.
Вас, товарищ Двинянин, трудно поймать…
— Как неуловимый мститель, – услышал сзади Пашкину реплику.
— Очень приятно! – протянул ей руку. – Ну очень приятно познакомиться, товарищ Семина.
– … То вы в колхозе, – не слушая меня, гнула партийную линию, – то я заболела…
— Как же это так? – вновь услышал Заева.
– … то дела… – не сбивалась с избранного пути Семина, – но наконец‑то встретились… – многозначительно поправила очки и ещё суровее сжала губы.
— На чьём конце встретились? – приглушённым голосом неизвестно у кого поинтересовался Пашка. Отчего‑то разнервничавшийся Чебышев ушёл в курилку.
— Вы комсомолец, товарищ Двинянин?
— Наверное… – сомневаясь, произнёс я.
— А почему сами не подошли ко мне, чтобы встать на учёт? – строго собрала мелкие складки на лбу.
— У нас без чепчика нельзя, гироскопия, – вновь подал голос Заев. Семина, вспыхнув ярче комсомольского значка, достала из кармана халата накрахмаленный чепчик, и словно корону, водрузила его на голову.
«Прыткая какая!» – сосредоточил внимание на её курносом носике.
— Я уже около года по различным причинам на учёте не состою. Может, выбыл? – с надеждой спросил у неё.
— Что значит, выбыл? Заплатишь за эти месяцы по десять копеек, и поставим на учёт.