— Иди домой, догоню, – бросил Татьяне и пошёл назад.
Под хохот приятелей ещё одну медаль прикреплял на куртку в районе пупка коренастый юноша с колючим взглядом и небритыми щеками.
— Сынки, не надо… – тихо просила женщина, пытаясь взять свои награды и не понимая, что происходит и чем она не угодила этим кавказским красавцам.
— Заткнис, колхозыница! – высокий интеллигентный наотмашь ударил её по рукам.
Тонкие сжатые губы его растянулись в улыбке.
Женщина, скрестив руки на груди, закрывала медали, без конца повторяя:
- Что вы делаете, сынки.
Берет её валялся на асфальте.
Мои пальцы словно судорога сжала в кулак. Я пытался разжать их и не мог. Оттолкнув плечом коренастого, вошёл в круг и встал рядом с женщиной.
Хотел сказать интеллигентному: верни медаль – и не смог, раскашлялся, нервный тик задёргал веко.
- Эт‑то чё за чахотошный явился? – крепкая, пропахшая табаком пятерня, сжав моё лицо, с силой толкнула.
Хохот стал прямо‑таки гомерическим.
«Обкурились, что ли? Раньше себе такого не позволяли», – коротко, без размаха, вложив всю злость, ударил по тонким, растянутым губам и тут же – в солнечное сплетение.
Интеллигентный стал оседать. Рот его уже не кривился в улыбке. В глазах метался животный страх.
Пока стая не пришла в себя, локтем в переносицу получил и стоявший рядом коренастый. Добавил ему для крови в нос. Жалобно хрюкнув, он уткнулся в асфальт.
«Хорошо, если в честь праздника ножи не захватили», – с яростью ударил ещё кого‑то.
Посеребрев лицом, как её волосы, старушка по–прежнему шептала:
«Что вы делаете сынки, не надо…»
Последнее, что я заметил, это выбежавших из ресторана людей. Дальше действовал, словно во сне – бил сам и получал удары.
Шесть человек на одного всё‑таки многовато.
Через несколько минут натиск стал ослабевать. Может, я сплю – не поверил глазам. На месте пожилой женщины стоял Игорь и, выбив нож у одного из кавказцев, действовал тростью, словно в штыковом бою.
Неожиданно стая, рассыпавшись, прянула в разные стороны.
Истошно завывая сиренами и мигая синими лампочками, у ресторана остановились две милицейские ПМГ.
«Вот и «Помоги Мне Господи» приехали», – устало огляделся, выискивая в собравшейся толпе жену и сына.
Два милиционера, матерясь, бежали ко мне. Не успел объясниться, как руки были плотно скручены за спиной. На сопротивление сил не осталось. Через минуту сидел в машине. Голова кружилась, во рту стоял привкус крови. Толпа шумела и ругалась с милицией. Мне стало скучно и безразлично. Вместе с ментом, прихрамывая, подошёл Игорь, нагнувшись, залез в машину и сел рядом.
Приторно пахло бензином, пылью, сапожной ваксой и какой‑то ещё аналогичной дрянью. Я закрыл глаза, устало откинувшись на спинку сиденья из потёртого кожезаменителя, ощутил сквозь пиджак пружину. «Родственница моего дивана, что ли?» – старался вникнуть в слова Игоря, но их смысл не доходил до меня.
Правая нога часто–часто дрожала, выбивая барабанную дробь о металлический пол. Поймав себя на этом наблюдении, расслабил мышцы и качнулся вперед от резко затормозившей машины.
- Приехали! Вылазь! – велел сержант, громко хлопая дверцей.
Из другой милицейской машины вышли трое задержанных парней и волками уставились на нас.
Плюнув в их сторону, повернулся к Игорю.
- Как ты там очутился? – но ответ выслушать не успел.
Помахивая резиновым «демократизатором», сержант толкнул меня в спину:
- Разговорчики, мать вашу! – рявкнул он.
«Мусор херов!» – начинало ломить виски.
Меня посадили перед молоденькой девчонкой. Подхихикивая, она быстро записала мои данные.
- Этого можешь вести! – крикнула сержанту и опять хихикнула.
За соседним столом сидели горцы. Из их ястребиных носов ещё сочилась кровь, и они вытирали её рукавами рубах.
Я полюбовался разбитыми рожами.
- Ещё встрэтимся, дарагой! – произнёс один из кавказцев, сверля меня бешеным взглядом единственного глаза – второй заплыл от синяка.
- Да ты меня не разглядишь, если второй раз встретимся, – усмехнулся ему в лицо, – нэчэм будэт…
— Ща–а точно договоришься! – постучал дубинкой о ладонь сержант.
«Правильно вас мусорами называют», – шлёпал я за маячившей впереди мощной спиной милиционера и с удивлением понимал, что ведут меня не к выходу, а в подвал.
Там солидный, с брюшком и отёкшим лицом, старшина, зевая, облазил карманы пиджака и брюк, приказал развязать полуботинки и забрал шнурки.
«Правильно милицейская пружина подсказала – ночевать здесь придётся», – молча выполнял приказы старшины.
— А теперь иди отдыхай! – раскрыл он камеру. – Не стесняйся, чувствуй себя как дома, но не забывай, что в гостях, – напоследок толкнул в спину и загоготал по–индюшачьи, гордый своим остроумием.