Однако в среду воды по–прежнему не было.
— Кацу‑то полный графин в кабинет несут, – позавидовал Заев и вывесил ещё один лозунг: «Даёшь воду!».
— Безобразие! – возмущались женщины. – Руки помыть нечем.
— Сухой закон устроили, – поддакивал им Заев.
С горя у него выскочила аллергия.
Пашка убеждал – из‑за того, что смолил корпуса и не вымыл руки, но большинство сходилось в мнении, что из‑за вынужденного неупотребления алкоголя.
Кроме Пашки, у тех, кто работал со смолой, кожа на руках покрылась сыпью.
Из столовой привезли два бидона с водой, но это была капля в море нужды.
Начальство заперлось в кабинете и не появлялось.
Семина ходила по участкам и вдохновляла комсомольцев:
— Не то терпели наши отцы и деды, неужели мы хуже?!
Но терпение иссякло не только у комсомольцев. У меня оно иссякло в четверг.
— Всё! Баста! – отложил прибор и пошёл к начальству.
— А мы что? – ругался Кац. – С Василием Лукьяновичем пойдём трубы менять?
В цеху никто не работал.
Поднялся на четвёртый этаж к Игорю. Перед обедом цех собрался в проходе третьего этажа.
— Предлагаю в полном составе покинуть производство и не приступать к работе, пока не дадут воду, – высказал мнение.
Большинство приняло предложение на «ура».
Кац собачился с Игорем. Стояли друг против друга, держа наперевес костыли.
Перед уходом звякнул в профком председателю. Тот даже заикаться стал на нервной почве.
— Если завтра воды не будет, всем цехом пойдем в областной совет профсоюзов, – голосом завзятого шантажиста попрощался с ним и положил трубку.
Облсовпрофа он боялся даже больше директора.
В пятницу утром вода журчала по трубам.
— Наша взяла! – гудел цех. – Мигом раскачались, раньше надо было уйти.
— Революции начинаются со столиц, а бунты с периферии, – высказался Семён Васильевич.
Свихнувшийся на почве лозунгов Пашка побежал писать новый плакат.
— Ожил человек! – смеялись в курилке.
3
В начале июня в цеху появились двойняшки.
— Неужели уже два года пролетело? – ахнул Гондурас.
— Два года… Я шестьдесят лет не заметил… – вздохнул Родионов.
В следующем месяце он выходил на пенсию.
«Ждут, ждут пенсию, а как время подходит – плачут», – подумал я.
— О–о-о! Одинаковые! Мать вашу!.. – радостно встретил их Заев.
Благодаря талонной системе водки двойняшки достать не смогли, бээфа в цеху не было, и встречу обмывали в кабинете осциллографиста спирто–бензиновой смесью, которой разжились у Тамары.
— Химик хренов! – наблюдая за пламенем над литровой алюминивой кружкой, – высказывался Чебышев.
Слова его относились к Заеву, который следил, чтоб прогорел бензин, но не сгорело ни капли спирта.
— Гаси! Гаси! Спиртяга тлеет! – в ужасе кричал Чебышев.
— Спокойно, граждане! – накрыл кружку «Материалами двадцать седьмого съезда КПСС» Пашка. – Заев службу разумеет, – поднял он книгу. – Светит, но не греет, знаете, что такое? – обратился к Лёлику с Болеком.
— Не–а! – отрицательно помотали они головами.
— Эх, серость армейская. «Прожектор перестройки!» – заржал Пашка, разливая по баночкам смесь. – Экологически чистый продукт, – похвалил он напиток, – не хуже бээфа, – сглонул свою дозу и стал трепаться об армии.
— Это в ваше время солдата уважали, а сейчас на армию плюют, – перебили его двойняшки. – Читали мы там всякие «Огоньки» и «Комсомольские правды». Сколько помоев льют…
Американцы вон как свою армию поднимают… Видели по видаку ихнего Рэмбо, как он наших месит, козёл, – закусывали редиской пойло. – А что творится в наших республиках?.. Начитавшись этой вонючей прессы и подзуживаемые своими националистами, кидаются на солдат как звери… Пятерых ребят в автобусе растерзали!
— Русские в Россию бегут, нам политрук рассказывал… Политрук с одной «л», – объяснил Пашке то ли Лёлик, то ли Болек, – от слова политика, а не поллитра… Замполит, если это тебе понятнее.
«Грамотные стали, – подумал о двойняшках, – подкованные».
— Армии когда‑нибудь надоест терпеть! – пылали они щеками. – Она ещё скажет своё веское слово.
Нам армейское «веское слово» было до лампочки «прожектора перестройки». Талоны бы скорее отменили, да водочка в свободной торговле появилась бы. А то что же это – весь день за родимой стоишь…
Через месяц брякнуло, стукнуло, хлопнуло шестьдесят лет Родионову. Именно такие эпитеты применяли работяги, поздравляя Михалыча.
В отличие от Плотарева, юбилей он отпраздновал по первому разряду.
Шестидесятилетие отмечал дома и пригласил весь участок, а также начальника цеха и его зама. Стол ломился от водки, как в доброе старое время.