«Смотри, дослушаешься, – мысленно обратился к ней, – зарубцуется чего‑нибудь под животом…»
— А мне не помогает! – встряла Евдокимовна. – Я всё больше травами лечусь и уринотерапией…
Тьфу! – сплюнул я, медленно снимая куртку и вытаскивая из карманов ключи. Мужики в курилке тоже рассуждали о наболевшем.
— Зарплата стала как бабья радость, – услышал Пашкин голос, – месяц ждёшь, за три дня кончается…
— Талоны на сахар – это расплата за сладкую жизнь в годы застоя, – выдал мысль Гондурас. – Может, Ельцин всё наладит? – с некоторой долей сомнения произнёс он. – Мужик вроде ничего, простой и честный, а они его замордовали…
— Кто простой? – поинтересовался Пашка.
— Ну как же… Ездит на своих «Жигулях», от «Волги» государственной отказался… Как мы, стоит в очереди в магазинах и лечится в районной поликлинике, не в кремлевской, как эти…
— Да ну?! – не поверил Пашка. – На работу едет на троллейбусе?.. Да вращайся я в тех сферах, так меня бы рикши возили…
— Кто–о? – на этот раз засомневался Семён Васильевич.
— Кто, кто… Рикши… Куцев с Кацом!
Работы почти ни у кого не было и народ больше времени проводил в курилке, а не на участке.
— Это же надо, цены в три, а то и в четыре раза поднялись… Что хотят, то и творят, – возмущались все, когда в курилку ввалились двойняшки.
— Мужики! Народ митинговать собирается в сквере. Уже несколько цехов подошли, – запалённо дышали они. – Нам‑то по–фигу, а вам, говорят, за прошлый год ни тринадцатой, ни выслуги не дадут, потому что план не вытянули…
— Ни хрена себе! – Пашка бросил в урну жирный бычок.
— Ты чё какие охнари бросаешь? – возмутился Чебышев. – Слыхал ведь, что премий не будет…
— Курить вредно, – ответил ему Заев. – Слышал же по радио, что капля никотина наповал валит ишака, а несчастного бурундучка разрывает на куски…
— Болтовня! – попытался успокоить всех Слава Дубинин.
Но в это время, бодро стуча своим костылём, подошёл Игорь.
— Мне ребята из механического позвонили, будто акцию протеста собираются проводить у памятника… Без премий нас оставило начальство.
— Кончай перекур, начинай бить морды! – заорал Заев. – Все на митинг, а я побегу лозунг писать.
Столь же бурно обсуждали ситуацию и в женской раздевалке.
«Дирекцию надо распускать, – было единодушное мнение, – а то придется в отгулы на вокзал за подаянием ходить».
С какого‑то совещания примчался Куцев.
— Без ножа режете, товарищи, – в волнении чесал лысину, стоя у выхода из цеха.
Однако отговорить никого не сумел, даже Дубинин с Семиной – и те решили идти.
Сквер оказался забит народом поплотнее курилки. Наш цех не вместился, и мы расположились рядом, на проезжей части.
— Где же администрация? – крутил головой Игорь.
— Прибегут как миленькие, – ответил ему Гондурас.
Громыхая тележкой и матерясь ещё на дальних подступах, подошёл цеховой разнорабочий.
— Ух ты, мать твою, тра–та–та–та… – с выражением высказался он, когда до его сведения довели, зачем собрались, и исчез в термичке.
Через минуту оттуда выплеснулась порядочная толпа мужиков в грязных спецовках – посмотреть на диво.
В крыле корпуса, окна которого выходили на сквер, началось оживление.
Несмотря на прохладную погоду, стеклянные створы раздвинули и глазели на нас. Самые любопытные выбежали на улицу.
Конечно, тут же нашлись сердобольные создания из тех, что подписывают анонимки словом «доброжелатель», и предупредили администрацию.
Она появилась вместе с представителями механических цехов.
Сзади ковылял старикашка из десятого отдела, бывший кэгэбэшник.
— Всем разойтись! – сипел он.
Однако сегодня на режимный отдел не обращали внимания. Подошедшее начальство пробилось поближе к Ильичу, который гневно указывал облупленной рукой в нашу сторону.
«Аг–гхи, поганцы!» – говорил его пламенный взор.
К ногам памятника жались несколько начальников цехов с монументальным Кацем в центре. Куцев куда‑то забился, никто нигде его не видел.
— Наверное, за подкреплением побежал, – предположил Игорь.
— В чём дело, товарищи?! – начал директор.
— Тамбовский волк тебе товарищ, – не слишком громко произнес запыхавшийся Пашка, высунув в сторону начальства совершенно чёрный язык.
— Дверью, что ль, прищемил? – отвлекшись от политики, высказался Игорь по поводу языка.
— Не–а! – отрицательно помотал головой Пашка. – Стержень, собака, потёк.
— А я уж грешным делом подумал, что спирт на асфальт пролил и слизывал, – поддержал Игоря.
Заев стоически молчал, держа язык за зубами.