Глава четвертая. Старовер.
Глава четвёртая
Старовер
Готовясь к XYIII съезду партии, Николай Михайлович решил объехать край на обкомовской «Эмке». Надеялся проехать не только по южным да центральным районам, но и добраться до северных. Хотелось воочию увидеть состояние колхозов, рыбных и лесозаготовительных артелей, чтобы подготовить стоящий доклад, да и подобрать делегатов из народа.
Эйхманс, узнав об этом, предупредил:
- Места опасные, особенно на севере. В тайге всё ещё шляется группами и в одиночку всякая бандитская нечисть.
И предложил выделить сопровождение.
Удивлённый его заботливостью, Николай Михайлович всё же наотрез отказался:
- Кем же я буду выглядеть под охраной?
- Тогда хотя бы пистолет возьми. Бьёт не хуже маузера. Свой могу уступить. Проверенный в деле, и не раз. Не подведёт.
- Только не твой! - отказался Николай Михайлович, не скрывая неприязни.
Латыш – ноль внимания. Ему было не привыкать. Не таких чистюль видел, неприспособленных к заплечному делу. И сказал:
- Тебе видней. Было бы предложено, - и всё же намекнул на будущее. - Не забывай об этом.
Шофёром «Эмки» был Петя, паренёк лет двадцати пяти со странной фамилией Толстобрюхов. Брюха у него и в помине не было. Животик то ли от голодного детства, в захудалой после раскулачивания деревни, то ли ещё от чего совсем не выдавался. Казалось, прирос к позвоночнику. Небольшого росточка, что позволило ему по призыву в Красную армию угодить в танкисты и по смышлености – стать водителем. В Хасанских событиях японским снарядом, попавшим в крепкую броню быстрого танка с оглушительным грохотом, Пётр был слегка контужен, что потом дало ему право сказать: «Не танк, а пустая бочка». Это сошло ему с рук, и дало возможность говорить и похлеще:
- А чё, - смеялся он. - Постучу по лбу, а в голове глухо, будто в танке.
Водил машину он мастерски. Правда, не очень любил возиться с ней, утверждая: «Хорошая машина, как танк: завёл и поехал!».
Легковых автомашин в пользовании было мало. Шофёров – ещё меньше. Николай Михайлович мирился с безобидным парнем, да и привык к его непосредственности. Даже считал себя как-то зависимым от него. Мечтал, что в будущем сам сядет за руль. «Не велик барин», - говорил он о себе.
Перед длительной поездкой, Пётр, сомнительно посматривая на низко, как лягушка, сидящий корпус, почёсывал в затылке и бубнил:
- Чё «эмка»! Чё «эмка»! В такую даль собрались. Надо же. Там пешком не пройдёшь, одни тропы, а мы на легковушке. На коняге бы, ещё куда ни шло или на танке.
И он был прав. Центральные районы объехали более или менее сносно, а когда поехали вдоль побережья, едва пробирались по бездорожью. Видавшая виды «эмка» скрипела, подскакивала, едва не разваливаясь. Пётр, жалея её, объезжал, как мог, все выбоины, ухабы, больше держался на пониженной скорости. Говорил, смахивая пот с лица и будто оправдывая себя и машину перед Николаем Михайловичем на очередной встряске, от которой тот подскакивал на пружинном сидении, как неопытный кавалерист на седле:
- Тише едешь, дальше будешь. Это только танки наши быстры.
- Ничего, Петя, прорвёмся.
- Но мозоли натрём на заднице, - облегчённо смеялся Пётр. - Я привык в танке, а вам как?
- Да мне также.
Проехав благополучно весь Ольгинский район, под вечер выехали к реке. Бурливый перекат перекрыл дорогу. Но на противоположном, пологом берегу, она вновь просматривалась, уходя под сплошную крону густолесья.
Пётр затормозил у воды и, поставив ручку сцепления на нейтрал, сказал опасливо:
- Застрять можем…
- Но кто-то проезжал, - подбодрил его Николай Михайлович.
- Смотря на чём. На телеге можно или на танке. Да ладно! Чё будет, то и будет, - и дёрнул ручку сцепления. Шестерни заскрежетали, скорость не включалась. Попробовал ещё раз – то же самое. Опешив, предположил: