- Интересно…
-Так я из староверов. Начальство за версту чуем.
- И бегаете от него? - улыбнулся Николай Михайлович, и, выражая доверчивость, склонил голову к левому плечу.
- Всяко бывает…
- И от меня убежите?
- Куды мне бежать? Я дома, а вы у меня в гостях. Беды от вас пока нет. И поговорить можно на ночь глядя, - он сел на валежину, достал из-под полы кожаный кисет, затянутый верёвочкой, самодельную трубку с объёмным чубуком и, вдавливая в неё заскорузлым пальцем самосад, пояснил:
- Бумаги нет, так трубка выручает.
- Староверы вроде не курят, - проявил свои знания Николай Михайлович.
- И не курят, и не пьют, и здоровеньки помрут, - шмыгнул трубкой Касъян. - Какой я старовер... Был да весь вышел. Четыре года провёл в окопах на немецком фронте за веру, царя и отечество. Ангел и тот задымит. Дурное дело не хитрое. Но поганое слово не употреблял даже в атаке. Язык не поворачивался. «Ура!», - кричал оглашено, - «За батюшку царя!». Гвардейские кресты получил. А заваруха началась, так я быстрей домой – к своим. Охотничать да рыбу ловить. Только разжился, а тут советы к нам пришли и – в колхоз. Ума не приложу, зачем нас-то? У нас свой колхоз, только без начальства. Всё гуртом делаем. А тут ишо и шугу эту нам стали навязывать.
- Что за шуга?
- Шуга-то? Так это хохлы. Переселенцы с Украины. Раньше их селили вблизи городов да вдоль трактов, а теперь додумались к нам подселять, чтоб приучались у нас как в тайге жить. А что нам толку? Никудышный народ для таёжного дела. Да и вороватый. Где это видано? В тайге бывало, на заимке всё лежит открыто: и припасы, и пушнина весит по стенкам. Никто не тронет. Да и для заплутавшего всё приготовлено: спички, дрова, пища. Заходи, обсушись, обогрейся, поешь – и дальше. Так нет, всё, что лежит, норовят слямзить подчистую, хуже росомахи. От той хоть на дерево подвесишь, и всё. А от шуги этой разве спрячешь? Как мошка какая, везде пролезут. Гадят реки, лес палят, развратничают, пьянствуют, матерятся, ссорятся между собой по чём зря. Да и ленивы. Смотреть тошно на ихнюю работу. Как с таким народом жить-то да ишо в тайге? На такую шугу глаза бы не смотрели. Мы в тайге всё сами. И смотреть любо дорого. У каждого ухоженный двор с банькой, амбаром, сараем. Огорожены высоким забором из плах. Тигра никака не перепрыгнет. А скотины у каждого не пересчитать! На пашнях, раскорчёванных своими руками: пшеница, овёс, ячмень, чумиза, конопля, лён. На огородах овощ разная. Почти у каждого пасека. Мы сыр да мёд в город возили. Приходилось, и сливочное масло в саму Англию пароходом отправляли! Охотничали, рыбачили. Ни чё даром не пропадало. В избах чистота. Полы выскоблены, стены выбелены. В центре – русская печь. В ней и хлеб, и щи, и шанежки – всё, что угодно хозяйка для работящей семьи своей приготовит. На лежанках печи косточки свои старики греют, в ней и моются и парятся, болезни всякие выгоняют веничком, а в непогоду на ней одёжу сушат. Всё понемногу, но всегда. В красном углу горницы, почерневшие от времени, иконы и вычурные этажерки с древними писаньями. В обширном дворе порой под общей крышей: постройка для скота, сухой амбар, мастерская хозяина, на бревенчатых стенах которой развешан его инструмент. Плотничай – топор, пилы и продольные и поперечные, долота, молотки, струги вогнутые и прямые, рубанок, коловороты и ещё много чего. И всё к руке тянется, ибо сделано самим хозяином, то из ясеня, то из кедра, то из куска железа (смотря по назначению). Мозолями его отшлифовано и круглым точилом из песчаника отточено так, что щетину брить можно. Возьмёшь топор, а топорище, словно пригнано к ладони, ловчее не надо. Всё для того, чтобы работать. Туески из бересты и бочки для засола – всё сами. А у баб сарафаны из льна. Так жили!
- А почему я должен верить вам? - спросил Николай Михайлович.
- Как не верить?! - удивился Касьян. - Всяк человек говорит правду. У нас на роду написано: не блядословить. Вера не позволят.
- А скрывать правду позволяет? - спросил и подумал: «Лишнее с моей стороны. Зачем мне вступать с ним в полемику? В моём положении надо только слушать».
- Кака правда? - переспросил Касьян и убеждённо добавил. - Во вред языком не балуй. Молчи! Мне не веришь, поверь знающему. Арсеньева, небось, не читал, а надо бы.