- Крошня, - сказал Касьян. - Ей хребет не набьёшь. Орочи придумали. Не жмёт, не давит. Сидит на спине, как влитая. Ушлый народишка, многому нас научил: и как рыбу ловить, и как соболя гонять, и как всё, что под рукой, умеючи приспособить.
Видно было, что так. Вскоре, как бы само собой, Касьян, не суетясь, костёр из сухостоя развёл, уху приготовил и икру засолил. Подошёл Пётр, вытирая ветошью руки:
- Можно ехать.
- Ты что, паря, надумал? - всполошился Касьян. - На ночь, глядя, да по такой дороге. Там одна трясина. Застрять дважды два можно. И не вылезешь.
- Мне-то всё равно, - протянул Пётр, глотая слюну и принюхиваясь. - Как командир…
- Командир ухи хочет, да ложек нет, - усмехнулся Николай Михайлович.
- Так кто знал? - почесал в затылке Пётр. - У нас только хлеб.
- А у меня ложки, - просто сказал Касьян.
Он достал всё из той же котомки свёрток из холстины. В нём были завёрнуты три ложки из дерева.
Пётр откинулся с подозрением:
- А чё три? Значит, не один по тайге шастаешь? А ну, признавайся…
- Въедливый ты, паря, да уж ладно, - Касьян насмешливо скосил на него свой уцелевший глаз. - Бог-то троицу любит. Помнить бы надо. Да и в дороге мало ли чё бывает. Вишь, пригодились!
Каждая ложка по величине с поварёшку и с такой же длинной ручкой.
-Такой ложкой и убить можно, - насупился Пётр.
- Можно, ежели заслужишь. А у общего котла с горячей ушицей така ложка в самый раз. И дотянутся легко, и сразу зачерпнёшь, и частить не будешь второпях. Да и не обожжёшься.
- Ваших рук дело? - спросил Николай Михайлович, вспомнив былую потребность края в ложках.
- А чьих же ишо? - произнёс Касьян и, перекрестившись, зачерпнул полную ложку жирной юшки. С шумом
втянул её в себя.
Они последовали за ним. Ели молча. Касьян по врождённой привычке, а они от смака, в котором и язык
участвовал, после каждого глотка помогая губам чмокать от удовольствия. Некогда ему было словами разбрасываться, ибо они только бы мешали в таком великом для человека деле, как еда, да ещё вкусная.
Покончив с юшкой, принялись за куски мяса, разложенные, как и икра, на лопухе, словно на божьем подносе. А потом, как-то само собой, и икорку-пятиминутку незаметно умяли прямо с остатками хлеба.
Касьян смёл хлебные крошки в широкую ладонь, и махнул их в свой косой рот.
- Перебиваешься без хлеба? Другой раз побольше захватим, - пообещал Пётр серьёзно.
- Будет ли другой раз? - перекрестился Касьян. - Всё в божьей воле.
- Будет, если сцепление не откажет, - пошутил Николай Михайлович с намёком.
- Не откажет! Были бы дороги, не остался в долгу Пётр, поглаживая животик, ставший выпуклым. - В нём тесно, как в танке, от такой ухи. Порубал бы ещё, да туго.
- Будут дороги, ухи не будет. Рыба нерестилище своё потеряет, - заключил Касьян хмуро и поднялся. - Пойду водицы, пока ишо чиста, зачерпну на чай.
Он молча, собрал ложки, взял котелок. Отошёл к речке. Присел на корточки и начал мыть, протирая посуду песком.
- До дыр протрёт, - заметил Пётр. Старовер… Как ещё не выбросил после нас.
- Помолчи, Пётр. Не нам судить, - нахмурился Николай Михайлович.
- А кому? не унимался Пётр.
- Богу, - сказал Касьян, подходя. - Подбрось, ежели не лень после еды-то, хвороста в костёр.
Подвесил котелок полный воды. Поправил хворост. Тот вспыхнул и облизал котелок.
- Пить-то будем из одной кружки, - вновь задел его Пётр.
Касьян насупился. И, не ответив, стал наблюдать за водой в котелке.
- Ладно, дед, не серчай, в одном танке сойдёмся, - пошёл на попятную Пётр. - Скажи, кто тебя так разукрасил, если не секрет? Не на войне ли штык германский или наши подцепили?
- Какой тут секрет? - пожал плечами Касьян. - Какой тут штык? Я любого вражину через голову своей трёхлинейкой перебрасывал. Это я с медведем оплошал. Иду по трапе, а он – шагах в дести, прёт прямо на меня. Я выстрелил, да в спешке едва задел. Разозлил только. Он взревел. На дыбы – и на меня. Лапу на голову, и морду мне на лоб задрал. Кровища так и хлещет. Я тоже взревел. Ничего не вижу. Но нож успел выхватить и давай его, вслепую, куда попало резать. Медведь и обмяк на мне. А лицо-то покорёжил, будь он неладен. Меня в деревне едва узнали. Да ладно. Зажило. С лица воду не пить. - И вдруг спохватился: - Постой, паря, не до разговору. Вода пузырьки пускает. Негоже.