- Зато первач выгонишь, - не стал Прохор и свой язык ломать.
- У тебя одно на уме.
- Не грех, что в устах, а грех, что из уст.
- Скажи, враже, как пан каже, - не осталась в долгу Дарья.
- А пан каже – по бумажке читай. Не зря на ликбез в клуб зимой ходила.
- Так то букварь по буквам читала, и слова знакомые. А в бумажке трудно разобрать, что накалякано.
- Тогда гони свою правду-матку.
- Ага! С перепугу ляпну, для чего мы, хохлы норму выполняем по сахарной свёкле, так что тогда со мной буде?
- Не бзди. Мы – народные депутаты! Нам теперь всё нипочём. Мы – власть! С самим товарищем Сталиным в Кремле сидим и в ус не дуем. Мы с тобой на такую высоту взлетели, аж голова кружится, как после первача. Я теперь первый парень на деревне. Девки штабелями падать будут.
- А як я?
- Ты – первая невеста! И не будешь потеть над своей свёклой. Заседать будешь на всех собраниях колхозных. Вся в ситце и красной косыночке, как Паша Ангелина.
Сталин вдруг дёрнул ус так, будто пожелал его вырвать и, не дослушав словоохотливого оратора, резко поднялся, не говоря ни слова, покинул президиум.
Весь зал замер. На оратора больно было смотреть. Он замер с широко, как бездонная яма, открытым ртом. А потом, словно боясь, что недосказанные слова сами вылетят из него, как воробьи, захлопнул его мясистыми губами. И сошёл с трибуны с онемевшим лицом. Все члены ЦК, сидевшие в президиуме, отвернулись от него.
«Не хотел бы я быть на его месте, - пожалел неудачливого оратора Николай Михайлович. - А мог бы».
Он тоже, готовя свой доклад, как-то машинально вставлял хвалебные обращения к товарищу Сталину. Они шли от сердца, напрашивались сами собой. И не потому, чтобы лично их услышал Сталин, а весь съезд. Ибо они, как казалось ему, выражали чувства всех членов партии к ЦК, который вёл страну по правильному пути благодаря Сталину. И неплохо, если генеральный секретарь услышит похвалу в свой адрес. Пусть знает, что народ его поддерживает. Разве это повредит ему в трудных его делах? Но перечитывая, начинал сомневаться: а не восхваление ли это и лично моё? Не пойдёт ли оно во вред и товарищу Сталину, и мне в том числе? Не станет ли пятном на всю нашу партию? Она ни с того, ни с сего начала возносить себя, а не народ, которому служит, на поддержке которого держится. И он, правда, с сожалением, а то и с какой-то боязнью, словно уже нельзя было этого делать, вымарывал в черновике доклада всё, что выражало лесть в честь вождя.
И сейчас резкий поступок Сталина обрадовал его. У него даже ладони зачесались от желания похлопать, чтобы этим выразить своё восхищение. Он едва сдержался, но оглядел свою делегацию, желая удостовериться, захвачена ли она таким же чувством, понимает ли значимость произошедшего? Дошло ли до всех, что товарищ Сталин выразил своим гневным поведением смысл – «Не заноситесь, товарищи. Партия такого не потерпит. Оценивать будет история».
На лицах было явное сожаление, что после ухода Сталина созерцать больше некого. И этим самым ни Николай Михайлович, ни другие не сознавали, чему они положили начало, которое задумал Сталин. Он и надеялся на это. Когда осознают, будет поздно. Товарищ Сталин, как он будет называть себя, уже вознесётся по его задумке, и не благодаря самому себе, а благодаря льстивому окружению. Вознесётся при жизни на такую высоту, на которую ещё не поднимался при жизни ни Царь, ни Бог. Дальше, когда его не будет, история рассудит, как ей надо. А он будет лежать в Мавзолее рядом с Лениным, уже безразличный, как и тот, и к лести, и к наветам. А их души?.. Об этом беспокоиться не надо. Причём, Сталин, Ленин – это же псевдонимы. А какие души у псевдонимов? Они у тех, кто под родовым именем: у Джугашвили, Ульянова. С них и спрос будет. Призовут душу на божий суд, спросят: «Чья ты?». Она ответит скромно: «Сапожника». Бог скажет: «Благое дело творил. Иди в рай».
Товарищ Сталин, как бывший семинарист, хорошо знал об этом, да и товарищ Ленин тоже. Оба в юности ходили под богом, а революция требует жертв. Взяв псевдонимы – легко отреклись от него, надеясь, что будут лежать в мавзолее припеваючи, ибо весь мир будет лицезреть их так же, как и при жизни.
И всё же нашёлся среди делегатов тот, который разгадал поступок товарища Сталина. Это был Прохор со своим ушлым умом. Он нагнулся к Дарье и только ей, как своей по духу и по содержанию, шептал на ухо: