Адмирал Юмашев был собран. Никаких «шатаний» в голове, никакой мёртвой зыби в чувствах. За свою судьбу волноваться, у него и в мыслях не было. Он был на месте. Его задача – держать Тихоокеанский флот в боевой готовности. И он мог отрапортовать, что дальневосточные моряки не позволят Японии застать себя врасплох. Они поступят так же, как моряки Черноморского, Балтийского и Северного флотов. Не смотря на то, что на кораблях 14 июня 1941 года приняли сообщение ТАСС, которое утверждало, что все слухи о войне – провокация, моряки считали, дело военных людей – быть всегда начеку». И 19 июня нарком Кузнецов приказал всем командующим западных флотов объявить готовность № 2, что означало – немедленно затемнить и рассредоточить корабли и базы. А вскоре заменил, на свой страх и риск, приказом № 1 – боевая готовность. Командующие запросили:
- Разрешено открывать огонь в случае явного нападения?
- Можно и нужно! - ответил нарком, хорошо понимая, какую ответственность он берёт на себя.
- Честь и хвала нашему наркому! - потом говорили моряки.
Что волновало адмирала, так это встреча с ним. И неспроста. Была у него личная просьба к нему. Зрел план – направить в воюющий Северный флот дивизион подводных лодок Тихоокеанского флота. Что греха таить, Юмашев, как всякий моряк, грезил таким переходом, тем более, в действующий флот. Видел себя командиром дивизиона. Понижение в должности его не трогало. Он, конечно, понимал, что будет выглядеть мальчишкой с такой просьбой, но чем чёрт не шутит. Если что, посмеёмся вместе со всеми. Нарком наверняка с улыбкой скажет: «Я это место для себя берегу». Чем я хуже?».
- А мне товарищ Сталин что скажет, если я к нему обращусь с такой просьбой, как ты полагаешь?
- Боюсь, что не поздоровиться.
- Вот так и я тебе скажу. Так что стоять нам на том верхнем, на который нас партия поставила и не покидать его, тем более, в шторм.
Так и случилось. Отстоял адмирал на мостике Тихоокеанского флота всю войну. Ему было досадно, что не может флот под его командованием проучить Японию. А надо бы! Топила она безнаказанно торговые суда Дальневосточного пароходства, делавшие одиночные рейсы через Тихий океан по ленд-лизу. Нагло проверяла их, а то и пленила в проливе Лаперуза, единственном мореходном проходе во Владивосток, после закрытия ею Цусимского и Сангарского проливов. Но всё же не зря стоял. В августе 1945 года и до Японии дошло дело. Тихоокеанский флот показал себя, не хуже других. Правда, не в бою с японским флотом, с ним Америка успела. Но в десантных операциях в Корею, Южный Сахалин, Курилы.
Москву было не узнать. Она напоминала огромный двор, в единственные ворота которого стучался враг. К ним молчаливо спешили ополченцы. Другие жители, в основном женщины всех возрастов и подростки, как многочисленная семья, торопливо баррикадировались, чем попало, готовясь встретить врага, если он, не дай бог, прорвётся. Что-то из истории, времён Минина и Пожарского мелькнуло в сознании приезжих. Русь сплотилось в единое целое на этом дворе, будто осознав зов, который выплеснулся с болью и тревогой из души народной и пронеслось по всей стране: «Враг у ворот Москвы!».
«Москва! Как много в этом слове!» - сказал поэт. И в песне: