- Можешь считать и так, - ответил он с улыбкой. Радуйся, дорогая, культура – твоя стезя. Тебе ли не посещать театры?
- Чтобы себя показать? Нашёл время.
- Вроде этого. Не обижайся. Ты – жена первого секретаря крайкома. На тебя весь край смотрит. Ты в центре внимания. Все ходят, а тебя нет, значит, что-то не то. У людей сразу кривотолки: Петровым сейчас не до театров. Они себе на уме. В случае чего, и нет их в городе. А когда ты среди них, все спокойны. Да и культура во всех её проявлениях – твоя стезя.
- Но я и так весь день на людях, словно в строю, - не без обиды напомнила она. - Ты не видишь, какая я прихожу? Быстрей бы в кровать. Ошибся Маркс, утверждая, что физический труд сделал обезьяну человеком. Не наоборот ли?
- Это тогда, когда живёт существо лишь хлебом единым. Мы же живём не для того, чтобы есть. И едим для того, чтобы жить, - улыбнулся он. - Бывает, что обстоятельства сильнее нас. Хотел бы делать то, а надо делать это.
Сейчас Родину необходимо защищать всеми возможными путями. На фронте – жизнью своей, в тылу – непосильным трудом. Но наградой нам будет Победа. И не только на груди, а в душе. Ордена со временем поблекнут, потеряют для потомков значение. А душевный подъём, проявленный нами во имя отчизны, переживёт время и воплотится в художественные образы, которыми будет восхищаться мир.
- И я буду в Третьяковке, как Мона Лиза?
- Вполне возможно, - сказал он без улыбки.
Она стала ходить почти каждый день. В городе действовали три кинотеатра: «Уссури», «Комсомолец» и «Родина». Благом было для неё, что в них демонстрировались разные фильмы. Были ещё клубы: «Дзержинского» и «Ильича», не считая на окраинах города. Но для неё и этих хватало. Ещё был драмтеатр «Горького». Действовал цирк, к её счастью – летний. В цирке шла премьера пьесы Корнейчука «Партизаны в степях Украины», события которой времён 1918 года были перенесены в 1941. И лихая тачанка под бурные овации зрителей, криков «Ура!», «Бей фашистов!», «За Сталина!» гнала по кругу арены улепётывающих фашистов. В них ликующие зрители видели и самураев. А пьесу почему-то переиначили, назвав её «Подводная лодка в степях Украины». Тут видно не обошлось без моряков, мечтающих попасть на фронт и не обязательно на морской.
Владивостокцы с жадностью, как голодные на пайку хлеба, смотрели кинофильмы: «Свинарка и пастух», «Секретарь райкома», «Как закалялась сталь». Перед сеансами в фойе с затаённым дыханием слушают песни, рождённые войной: «Священная война», «Огонёк», «Тёмная ночь», стихи «Жди меня» и другие. Они не только вызывали слезу, но и душевную клятву – ждать родного с фронта, которому до смерти четыре шага, да и повторяли молитву: «Господи, верни его живым…».
Выходили из кинотеатров на Ленинскую с просветлёнными лицами и с решительным выражением в глазах. Как-то, вернувшись из кинотеатра, Наташа призналась ему с нескрываемым изумлением:
- Представляешь, посмотрела «Свинарку и пастух» и так легко стало. Как мы всё-таки душевно жили. Если бы не эта война…
- Мы и при ней этим живём, - сказал он. - И это даёт нам силы.
Но недавно она пришла и заявила:
- Я заметила, что на меня последнее время как-то подозрительно смотрят, вроде я посещаю, а у меня другое на уме.
- Да потому, что ты без меня ходишь, - отшутился он, не вникая в смысл, а надо было.
Последнее время стал замечать, что ему будто в шутку, а потом и в серьёз стали напоминать партийные работники об эвакуации своих семей. Не придавал значения. Посещая предприятия, беседуя с людьми, ни от кого не слышал об этом. И казалось ему, что партия сплотила народ вокруг себя одной надеждой.
«Наш Владивосток вне опасности пока товарищ Сталин в Кремле. Так и на меня смотрят».
Высоко взял, вот и упал, а не желал. Почему и второе сделал, собрав совещание крайкома, на котором прямо поставил вопрос на голосование, надеясь, что вряд ли кто открыто выступит. Побоится прослыть паникёром, но выступили. Один сказал:
- Дождёмся, что японцы отрежут Владивосток от материка. Что тогда?
- А тогда голод, как в Ленинграде, - подхватил другой.